Журнал «Вокруг Света» №11 за 1976 год

Шляпам в Ленинградском музее почти по двести лет, а краски на вид совсем свежие. За такую шляпу давали иногда по три калга – раба. Денег, понятно, у алеутов не было, и стоимость вещи определялась количеством калгов, которых за нее давали: за байдарку – супружескую пару, за украшение – взрослого раба.

А поскольку рабами владела только родовая знать, то и шляпы приобретали люди с положением. И шляпа служила символом знатности. Простые же охотники носили козырьки.

Я так подробно говорю о шляпах потому, что это, если так можно выразиться, «самая алеутская» вещь.

Но зачем нужны эти шляпы или козырьки? Чем вызвана их необычная сильно вытянутая вперед и суженная к краю форма, откуда эти узоры, напоминающие орнаменты жителей Океании?

Некоторые этнографы считали, что шляпа защищает глаза охотника от яркого солнца или соленых брызг. Но у других народов – эскимосов, к примеру, – для защиты от солнца существовали «очки», которые сделать было куда легче. Более того, путешественник Вениаминов пишет, что в такой шляпе плавать по морю было просто опасно: ветер, ударив под нее, мог даже… опрокинуть байдарку.

Насчет алеутских шляп существовали и другие мнения. Во всяком случае, изучение их приоткрывает древние связи алеутов с индейцами и эскимосами. И в то же время показывает совершенно самостоятельное развитие алеутской культуры – очень уж непохожи они на то, что можно найти у соседних народов. Когда алеутов переселяли на Командорские острова, шляп из дерева они уже не носили. В моде были фуражки с лакированным козырьком, у женщин – платки. Но алеуты еще были тогда ловкими и бесстрашными морскими охотниками, выходившими на байдарках в море. Потому вряд ли стоило расспрашивать стариков на острове Беринга о шляпах и парках. Зато какие-то воспоминания об охотничьем быте могли сохраниться…

Есть у алеутов в культуре черты еще более удивительные. Например, их медицинские знания. Казалось бы, алеуты – народ, находившийся на довольно низкой ступени развития. (Путешественники XVIII века их так и называли «дикие». Для многих этнографов прошлого все, что не походило на привычное, европейское, представлялось в те не очень далекие времена варварским.) Так вот, в языке алеутов существуют названия почти всех костей и мускулов человека и большинства наружных и внутренних органов.

У них существовал обычай делать мумии умерших родственников; они вскрывали трупы рабов и убитых врагов – отсюда анатомические знания. Но алеуты знали и то, что кровь циркулирует в теле человека, а это отрицала еще европейская средневековая медицина. Они хорошо владели иглоукалыванием, пользуясь каменными ланцетами. Прекрасно умели массировать внутренние органы. (Этим занимались исключительно старухи.) Раны зашивали нитками из сухожилий. Список их медицинских достижений можно продолжать долго: тут и знание различных видов диеты, и многих трав, и кореньев. Алеуты считали воду источником жизни, особенно почитали морскую. Перед каждым важным делом они обязательно купались в море. Детей закаливали, купая в море круглый год.

А ведь у народов, с которыми общались алеуты, таких развитых медицинских познаний не было. Эскимосы южной и западной Аляски, правда, некоторыми медицинскими навыками обладали, но далеко не в том объеме, как алеуты, а уж центральные и восточные эскимосы полагались только на чудодейственную силу шаманов. Что же касается воды, то и эскимосы и чукчи ее боялись, и человека, выплывшего после крушения лодки в море, убивали – считали, что ему помогли злые духи.

Сравнение медицины алеутов и их соседей опять-таки может помочь нам разобраться в культурных связях алеутов.

Полтора месяца провели мы на острове Беринга. Говорить об итогах рано, эта экспедиция была лишь прелюдией к дальнейшей работе. И все-таки…

Мне удалось установить, что на острове Беринга люди старшего – а иногда и среднего – поколения многое еще помнят из алеутской народной медицины: травы, массаж, иглоукалывание.

Старушка Панькова мне рассказала две сказки – никем еще не записанные! – об орле и вороне. Рассказывала по-алеутски, сама себя и переводила. Еще пела. Сама глухая, поэтому просила дочь послушать магнитофон и все сокрушалась:

– По-русски-то так складно не выходит, как по-алеутски. Погоди-ка, дай-ка еще иначе скажу…

И старалась получше перевести, передать поточнее смысл.

Не раз ходила я с островитянами на берег моря. Отлив обнажал дно, и на песке жирно поблескивали буро-зеленые ленты водорослей. Кое-где проглядывали проплешины – там водорослей было меньше, и среди камней виднелись лакированные темные раковины. Для меня водоросли плохо различимы, а мои спутники, пожилые алеуты, сразу называли – какие съедобны, какие нет. Помнили они и как строить байдарки. Знали алеутские названия многих трав. Травы здесь так высоки – яркие, зеленые и очень сочные, – что в их зарослях можно заблудиться, как в лесу. Зато редкие деревья стелются по земле: тундра, и ветры дуют со всех сторон: