Журнал «Вокруг Света» №11 за 1991 год

Митра, как звали юношу, оказавшегося воином раджи, кшатрием, долго привыкал к новой жизни. И все же наступил обряд посвящения. Время пришло жестокое: селенья обносились частоколом, поля зарастали колючками, на перекрестках дорог появились Трезубцы Шивы. Везде тревога и ожидание войны. А в Хастинапуре спорили о наследии. Видура в зале собраний напомнил о приметах Калиюги, названных в сокровенных сказаниях: «Люди становятся лживыми, стараются нажить богатство, фрахманы нарушают обеты, женщины не хранят верность мужьям, а мужья отвращаются от закона».

Впереди их ждали тяжелые испытания.

— Сколько народу придется перебить, — с грустью говорил Учитель, — прежде чем остальные позволят заняться их спасением. Все приметы указывают, что приходит срок смены юг. Эра справедливости, Сатьяюга, останется только детским сном человечества, грустным преданием о потерянной силе и гармонии. Может статься, что вы — последние лучи света, ушедшие из этого ашрама. Мы так мало успели вам дать.

Я почувствовал, как у меня перехватило горло от подступивших слез. И, склоняя голову перед Учителем, я услышал взволнованный толос Митры:

— Вы дали нам бесценное сокровище — второе рождение, и никогда нам не расплатиться за это признательностью и любовью.

Пришла пора весенних дождей и буйного цветения фруктовых деревьев. Днем все жарче припекало солнце, а ночами тревожно кричали птицы и мерцали, погасая, звезды. Весть без слов при--шла из темных бездн моего «я», оттуда, где угасали и меркли все цвета, формы, звуки реальности. И понеслись, обретая плотность и силу, по полям моего воображения образы колесниц, всадников, развевающихся знамен. Среди ночи я вскочил на своей жесткой циновке и при свете огня светильника увидел, что глаза Митры тоже открыты. Он неподвижно лежал у другого края комнаты с сосредоточенным выражением лица, слоено прислушиваясь к внутренним голосам. Встретившись со мной взглядом, он сказал:

— Ну вот, мы в узоре. — Потом, поморщившись, добавил: — Я вижу, тебе эта весть тоже не доставила радости. У меня такое ощущение, что молния ударила с небес и расколола доспехи моего черепа.

Я только кивнул в ответ. Голова болела нестерпимо. У стен кельи я услышал мягкие шаги, и со светильником в руке к нам вошел Учитель.

— На этот раз Мадхура, — сказал он, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. — Вас призывают.

Было раннее утро. Мгла и туман стояли у подножия нашей горы, как синяя вода. Голоса слуг, которые привели нам коней из деревни, доносились смутно и глухо, словно из глубины. Учитель помогал нам собраться в дорогу и говорил, говорил, не переставая. Мне показалось, что он пытается в эти последние минуты передать нам еще какие-то знания, опыт, которым не успел поделиться:

— Мадхура взята штурмом... Наш ашрам, который находился неподалеку от города, уничтожен. Высокая сабха призывает дваждырожденных, не обремененных долгом перед учениками и властью, идти на помощь. В Мадхуру, наверное, отправится и Арджуна. Он окажет вам покровительство.

— Но как он узнает нас? — спросил я.

— Теперь вы — часть нашего братства, и Арджуна узнает вас так же неизбежно по вашим мыслям, как если бы вы написали на щитах свои имена. Слуги уже оседлали коней. Спускайтесь, вниз. Доедете по северной дороге до границ гор, потом за перевалом найдете истоки реки. Они отмечены маленьким храмом — тиртхой. По ней два дня пути до наших застав.

— А вам, Учитель, ничего здесь не угрожает? — с тревогой спросили мы.

Он пожал плечами:

— Разбойники не отважатся потревожить ашрам. Местный раджа пока еще не отравлен ненавистью к мудрым. А если случится какая-нибудь беда, тоя пошлю зов, и все дваждырожденные, находящиеся поблизости, поспешат на помощь...

У меня почти не было опыта езды верхом, и я все никак не мог попасть в такт легкой рыси коня. Но постепенно, день за днем, мы привыкали друг к другу. И все это время, словно эхо, звучал в нашем сознании далекий зов, стягивающий мысли дваждырожденных к единому Центру — объятой пожарами Мадхуре. А потом вдруг пришло успокоение.

Помню, что мы с Митрой тогда устроили короткий привал.

— Все, — сказал мой друг, растягиваясь на подстилке из травы, с которой недавно поднялся было, собираясь седлать коней. — Не знаю, как это называется, но для нас пора спешки миновала.

Впрочем, долго нам отдыхать не пришлось. Из пелены листвы, что окружала нашу тропинку, неслышно выехал всадник на могучем боевом жеребце. На боку у него висел меч в красных кожаных ножнах. Грудь и спину прикрывали грубые доспехи, тоже из кожи, но с нашитыми бронзовыми бляхами. Не торопясь, он спрыгнул с седла и привязал поводья к ветке дерева. Потом, поприветствовав нас небрежным поклоном, спокойно сел на траву напротив, словно не замечая наших кинжалов, наполовину вытащенных из ножен.

— Отдохнули? — спросил он. — Я послан за вами. В Мадхуре вам уже делать нечего. Живых увели в безопасное место, погибших предали погребальному огню. Дваждырожденным на этот раз удалось отбросить врагов. Но мы пришли слишком поздно.

Предвидя наши нетерпеливые вопросы, он покачал головой: