Объятия сжимаются
В начале марта специальный универсал провозгласил присоединение к Польше двух старых русских земель, Подляшья и Волыни. Депутатам от них было приказано вновь явиться на сейм, чтобы заседать вместе с поляками. При этом заявлялось, что если те приедут и выразят согласие с королевским решением, то будут освобождены от многих налогов. А если нет, то сами делегаты лишатся и должностей, и имений. Часть жителей Подляшья все-таки рискнули отказаться, в том числе воевода и каштелян провинции. Но большинство все же вняло посулам и угрозам. Что касается Волыни, то от нее ждали еще большей строптивости (она была крупнее и сильнее), поэтому на всякий случай на сейм призвали не прежних выборных людей, а государственных чиновников, которых было легко запугать лишением хлебных должностей. Это тоже дало хорошие результаты. А с тех, кто схитрил, сказавшись больными, разосланные уполномоченные комиссары собрали подписи за унию прямо «на одрах».
Между прочим, принося присягу Его Величеству Сигизмунду Августу, государю польскому, эти дворяне нарушали другую, данную ему же — великому князю литовскому, жмудскому и русскому. И в этой парадоксальной ситуации некоторые потребовали: пусть монарх вначале снимет с них прежний обет, а уж потом толкует о новом — на верность всей «Речи Посполитой польской», то есть польской шляхетской республике. Вряд ли приходилось жителям Восточной Европы когда-либо наблюдать столь же странные обряды, но так или иначе, к апрелю 1569 года Подляшье и Волынь были приведены к повиновению и стали новыми провинциями Польши.
Дальше — больше. Воодушевленная легкостью последней «операции», Польша уже в мае потребовала себе еще и Киевскую землю — на том формальном основании, что когда-то земля эта «принадлежала Волыни», а сам Киев служил главной крепостью, защищающей Волынь и Подолье от татар. Прошел и этот маневр: Киевщина при молчаливом согласии местного населения (польская шляхта и правда могла защитить от степняков) сделалась коронным владением.