Журналист

Оружие, которое накануне должно было быть доставлено на склады Седьмой бригады, до Красного Пролетария не дошло. Колонна грузовиков вместе со слабым прикрытием просто исчезла по дороге из Адена, даже не добравшись до административной границы Лахеджа, а в расположении самой бригады кто-то ночью застрелил Профессора и Мастера. Сандибада не нашли — он исчез, видимо успев среагировать на смертельную опасность быстрее своих земляков… Искать концы было практически бесполезно — утром 22 августа в Красный Пролетарий прибыли несколько мухоморов-красноберетчиков,[36] которые арестовали дежурного по гарнизону, его помощника и еще нескольких солдат и офицеров, никто из них до Адена не доехал — все были убиты «при попытке к бегству»…

Андрей в тот же день доложил все эти новости Царькову, который, казалось, ничуть им не удивился. Комитетчик выглядел плохо, но старался держать себя в руках, говорил своим обычным негромким голосом:

— И какие у тебя мысли? Кто?…

Обнорский равнодушно пожал плечами. (В этом равнодушии уже не было никакой наигранности — романтизм выполнения «интернационального долга» давно органично перерос в прагматичный цинизм наемника. Да, именно наемника — а как еще можно назвать людей, которых родная страна сдала в аренду другой?) Андрей ответил:

— Кто угодно мог. И насеровцы, и фаттаховцы. И арафатовские палестинцы тоже могли — в Лахедже их сразу несколько лагерей… Замполит Мансур с нами в Хошу не летал, он насеровец… Но у него было явное отравление, я сам видел, как его наизнанку выворачивало и колотило…

— Это ничего еще не значит, — ответил Царьков. — Есть такие таблетки, примешь — и все симптомы отравления налицо…

— С другой стороны, Абду Салих в Эль-Абре был, но для фаттаховцев это могло служить чем-то вроде алиби… Сколько вообще народу знало про оружие?

Царьков ничего не ответил, только вздохнул. Оба — и комитетчик, и Обнорский — думали об одном и том же: утечка информации о точном времени транспортировки оружия могла произойти только на самом верху. Опять же, и бригаду из Красного Пролетария убрали весьма кстати, и информация о вновь появившейся банде Маамура… пришла якобы непосредственно из местного ГРУ…

На следующий день Обнорского уже в бригаде пригласил к себе в кабинет Абду Салих — одного, без советников. Комбриг долго молчал, изучающе разглядывая Андрея, а потом, после того как вестовой подал кофе в крошечных чашечках, сказал прямо:

— Оружие взяли насеровцы. Оно ушло в Абьян.[37]

— Какое оружие? — попытался прикинуться валенком Обнорский, но комбриг только скривился и махнул рукой. Все это Андрею очень сильно не понравилось, потому что начинало напоминать какой-то дешевый фарс — все про всех знают и понимают, все очень мило и по-семейному, только в отличие от настоящего фарса здесь в рожу можно получить не торт, а пулю…

— Для нас слишком важно хорошее отношение к нам советского руководства, чтобы наши люди пошли на необдуманные шаги. В ближайшее время мы сможем представить реальные доказательства того, чьих рук дело похищение оружия, о котором ты, Андрей, ничего не знаешь.

— Я всего лишь переводчик, — упрямо повторил Обнорский.

— Это хорошо, — без улыбки ответил Абду Салих. — А я всего лишь комбриг.

Они молча допили кофе и попрощались. Андрей не предполагал, что эта встреча с йеменским подполковником станет последней.

Никаких «реальных доказательств» Абду Салих собрать не успел, по крайней мере до Андрея они не дошли. В первый день последней недели августа командир Седьмой бригады спецназа погиб при весьма странных обстоятельствах. Внешне все выглядело как обычная автомобильная катастрофа. Не доехав по дороге из Адена трех километров до Красного Пролетария, «тойота» Абду Салиха соскочила с асфальта на обочину и кувыркнулась через кювет в желтые барханы. В машине на момент катастрофы находились двое — сам комбриг и его земляк и дальний родственник лейтенант Сайд Кутви, занимавший в бригаде должность офицера по мобилизационным вопросам. Оба офицера к тому времени, когда перевернутую «тойоту» обнаружил шедший из Красного Пролетария в Аден микроавтобус, были мертвы…