Журналист для Брежнева или смертельные игры

– Нет, это цепочка в никуда. Допустим, они сказали четырем знакомым, те – еще четырем, на пятом витке мы будем иметь геометрическую прогрессию; всей моей бригады не хватит допрашивать. Нет, этот путь не годится. Блокноты могли взять или друзья Белкина – у него были друзья в редакции?

– Полредакции, если не больше.

– Или враги, чтобы бросить тень на него. Или, наконец, что тоже не исключено, – кто-то не любит следственные органы и ставит нам палки в колеса. Так тоже бывает. Но мы работаем по заданию ЦК, и я надеюсь на вашу помощь.

– Короче, вам нужно допросить всю редакцию. Что ж, давайте начнем с меня, – предложил он мягко, но с внутренним вызовом.

– Давайте, – согласился я с улыбкой, понимая, что он, конечно же, ждал другого ответа, мол «что вы! вы вне подозрений!» и т. п. – Скажите, вот Белкина не было в редакции целую неделю, и никто его не хватился. Почему? Разве ему не положено каждый день ходить на работу?

– Формально положено, конечно. Но такие журналисты, как Белкин… Он только приехал из командировки, должен был отписаться, то есть – написать свои материалы. А в редакции писать трудно. Поэтому… Вы понимаете, есть допуски…

– Лев Александрович, если бы не эти вольности с трудовой дисциплиной, если бы Белкина хватились в день похищения или хотя бы назавтра – мы бы сейчас не были в цейтноте. А то 15-го Брежневу ехать в Вену, а 4-го мы только начинаем искать журналиста из его пресс-группы. Я думаю, что в наших с вами интересах не терять время на ведомственные перепалки, а сотрудничать. Мне нужно не допросить, как вы сказали, всю редакцию, а побеседовать. Побеседовать со всей редакцией сразу. И как можно скорей.

Он чуть медлил с ответом, будто подсчитывал в уме все «за» и «против», потом сказал:

– Хорошо, я вас понял. – Вслед за этим он наклонился к селектору: – Женя, через десять минут – срочная летучка в Голубом зале. Для всей редакции, без исключения. – Он взглянул на меня: – Что еще?

– Личное дело Белкина, – сказал я.

– Женя, личное дело Белкина из первого отдела, – приказал он по селектору. И опять ко мне: – Еще?

– Пока все, – я добился своего: редактор понял, что найдем мы Белкина или нет, окажется этот Белкин жертвой или соучастником преступления, ему, Корнешову, лучше сейчас играть в моей команде, а не защищать честь мундира.

И в эту минуту в кабинет вернулся ответственный секретарь Гранов. В руках у него были длинные серые узкие полосы бумаги с жирным свежим газетным текстом.

Корнешов поглядел на Гранова удивленно, тот объяснил:

– Пришлось идти в типографию, тиснуть по новой. В редакции нет ни одного оттиска этого очерка, все в цензуре. – И он положил передо мной принесенные гранки. – Это последний очерк Белкина, который он продиктовал из Баку по телефону. Точь-в-точь повторяет вторую главу этой рукописи, только без концовки, без последнего абзаца. Поэтому мы не знали, что Вадим был арестован, сидел в КПЗ.

– Бакинская милиция нам сообщила, что никогда Белкина не арестовывала, – сказал я. – Скажите, а он вообще привирал в своих очерках?

– Ну-у… Трудно сказать. Нет, пожалуй. У нас с этим жестко. Просто отбор деталей у любого журналиста – дело субъективное. В этом очерке тоже что-то типизировано, наверно. Ты с ним общался по этому очерку? – спросил Корнешов у Гранова.

– Да. Он сказал, что тут все правда, кроме фамилий. Что этого Шаха он на днях, возможно, даже привезет в редакцию. И все. И на другой день он исчез.

– Шах – это тот парень, с которым его похитили и которого нашли мертвым через два дня, – сказал я. – Но об этом я расскажу подробней на общем собрании. – Я взглянул на часы, десять минут истекали. На пороге кабинета показалась сорокалетняя молодящаяся секретарша с розовыми ноготками. В руках у нее была папка – личное дело Белкина.

– Через десять минут все будут в зале, Лев Александрович, – негромко сказала она, кладя личное дело Белкина передо мной.

Не открывая его, я спросил:

– Скажите, а что за история была с ним в Мирном, в Якутии? Какая-то драка в ресторане.

– Знаю, – сказал Корнешов. – Но Белкин не был пьяница, это уж точно. Просто на каждого журналиста рано или поздно приходят из командировок такие «телеги». Я думаю, что и на следователей тоже. Он уличил кого-то в приписках, кого-то в воровстве и, пожалуйста, – раньше, чем собкор прилетает из командировки, на него уже тут анонимка или коллективное письмо. И, знаете, что любопытно? Нет, чтобы пришло письмо от одного человека, хотя в одиночку люди чаще всего пишут именно правду. Но этого нет. Письма коллективные. Потому что доносы строчат по сговору, чтобы больше веры было.

– Но в данном случае драка была, это зарегистрировано в МВД, – сказал я.