Журналист (СИ)

Тут в дверь заколотил сосед — дядя Боря Сыромяцкий, которого его зловредная супруга Валентина Сергеевна поедом ела все эти две недели, а после такого шумного афронта и вовсе послала поставить охреневшую молодежь на место. Дядя Боря, морщась от хлеставших его струй дождя, колотил кулаками в дверь, музыка смолкла, и пьяные «Провода» всей толпой ломанулись открывать. К счастью, им сначала пришлось долго возиться с засовом двери в сени, во время какового открывания они успели переругаться и не на шутку разозлиться. С матами распахнув дверь на улицу, панкующие юноши вывалились из сеней и только успели увидеть перепрыгнувшего через забор дядю Борю. Уже с собственного крыльца он махнул им кулаком и, крикнув «Я в милицию пожалуюсь!» скрылся за своей дверью. Возникла неожиданная пауза.

— Курить охота, — задумчиво произнес Энерджайзер, вытирая со лба дождевую воду.

— А нечего, сегодня днем последнюю самокрутку скурили, — поддержал его Баян.

— Как нечего? — заулыбался Вава. — У нас есть еще три коробки чая «Голд Бонд». А в пакетиках этого чая есть все, кроме самого чая, научный факт! Так что самокрутки можно и из него наделать.

Последнее, что слышал, засыпая, Павлик Морошков, это раскаты грома, шум ливня и дебильный хохот четверых «Проводов», стоявших на крыльце, куривших самокрутки с чаем «Голд Бонд» и ржавших с самого факта, что они курят чай.

А первое, что он услышал утром — это свист самовара, вскипятившего воду для нормального использования чайных пакетиков, и шипение сковородки, на которой Слава напек блинов на всю компанию. Павлик и «Провода» сели за стол и принялись завтракать, когда в сенях послышались шаги, и в кухню вошел милиционер.

Это был Воздвиженский участковый оперуполномоченный Кирилл Станиславович Уткин, которому рано утром в участок нажаловалась зловредная баба Валя Сыромяцкая. Судя по выражению лица, с которым он вошел в распахнутые двери дачи Ефима Ивановича Попандопуло, он был готов брать наркопритон и мысленно заранее сожалел об отсутствии бронежилета и каски. Первое, что увидел он, войдя в кухню, была печка, над которой дед Ефим сушил укроп со своего огорода. Секунд через пять, оперуполномоченный, насмотревшись на сушеный укроп, повернул взор правее и в дверном проеме в комнату увидел перевернутую бас-бочку, использованную накануне в качестве столика. На ней гордо стояла пепельница, в которой лежали окурки газетных самокруток. Глаза милиционера повернулись еще правее и наконец-то увидели мило улыбавшихся ему молодых людей в черных балахонах с надписями «Punks Not Dead», «Sex Pistols», «Nirvana» и «Pink Floyd» (это Павлик), которые… пили чай из самовара, закусывая блинчиками с медом и сметаной.

Последний штрих осмотра явно диссонировал с заявлением гражданки Сыромяцкой и с первыми впечатлениями от жилого помещения. Убедившись в том, что укроп пахнет укропом, что пепельница пахнет жженым чаем «Голд Бонд», а парни пьют этот самый чай, милиционер вынес им устное замечание в связи с несоблюдением ночного режима тишины и отбыл в свой участок.

Похожую историю Павлику потом рассказал Витька Булавинцев. По его словам, он в 1990-м году умудрился продать гопникам из своего двора три брикета сушеного горохового супа из армейских сухпайков, убедив дегенеративных сверстников, что это элитный кубинский каннабис, привезенный его дядей из загранкомандировки. Гопники, купив первый брикет за 50 рублей (еще советских, до гиперинфляции), выкурили его в своих подворотнях, а затем еще дважды требовали от Витьки продать им такие же, пока их всех не призвали в Советскую армию.