Журналист (СИ)

— Я такой подхожу к батьку этому, — поделился своими впечатлениями Окунь с Павликом, когда вернулся из командировки, — ну, говорю, грешный я, все такое. А он как давай меня спрашивать: а это делал? Да. А это? Да. И что ни спросит — я все ж сука делал! И мне так стыдно стало, ты не представляешь, Павлик, хоть сквозь землю провалиться готов был. А потом, как он меня фартуком своим накрыл, перекрестил и сказал: отпущаю тебе типа грехи твои. И меня такое облегчение охватило, как будто я самой вкусной водки нажрался. Чуть не упал прямо там. И слезы потекли. А потом в конце службы он мне из ложечки чего-то дал из чаши, и все, поехал я обратно.

Репортаж «Монастырь на острове» принес Пашке Окуневу его последний в жизни гонорар. Когда он его получил, у него как раз закончился срок кодировки, и надо было снова ехать в клинику. К этому моменту Павлик и Пашка снова замечтались: как они купят японскую тачку и вдвоем поедут на ней до Питера, где продадут ее и, живя на вырученные деньги, устроятся в знаменитое агентство журналистских расследований Андрея Константинова.

— Там-то мы развернемся! — говорил Пашка. — Дай нам только срок! Мы с тобой, Паха, горы свернем! Хоть их в Питере и нету.

— Свернем! — соглашался с ним Павлик.

Потом Окунь ушел, и снова запил. Он пропил весь гонорар, а потом пришел в редакцию снова.

— Паха, слушай, друг, одолжи 500 рублей! — обратился он к Павлику. — Я с девушкой хочу в кино сходить вечером, а денег, как назло, нет.

— Блин, Паша, ты тока не нажрись там вместо девушки! — сказал ему Павлик, протягивая три сторублевые купюры. — Вот, только триста есть, извини.

— Выручил, Паха, ты меня просто спас! — обрадовался Окунь, и, глядя в его загоревшиеся больным огнем глаза, Павлик почувствовал неладное. — Я тебе с ближайшего же гонорара верну!

Схватив — уж очень судорожно, подумал Павлик — купюры, Окунь поспешил покинуть редакцию. А через два дня там зазвонил телефон, и заплаканная приемная мама Окунева сообщила, что Окуня больше нет.

— Он… Мы ему денег уже две недели не давали, он все таскал — то сотку, то две. — Рыдая рассказала пожилая женщина. — Купит где-то водяры, нажрется и спит. В конце я все деньги спрятала, и пить ему запретила. Он три дня ходил трезвый, а потом кто-то ему занял. Чтоб земля у этого доброхота под ногами горела! Пашенька мой пошел к бабке и купил у нее спирта. Выпил три рюмки, а потом его рвать начало. Четыре часа из туалета не выходил, рвало его все сильнее, потом кровью рвать начало, он прямо плакал над унитазом. Потом уже я скорую вызвала, его в реанимацию увезли. Там и умер. Сказали, метанолом отравился.

Хибару той бабки, что торговала спиртягой, вскоре после похорон Окуня сожгли какие-то злоумышленники, которых милиция так и не нашла. Бабка из дома спастись не сумела, потому что от огня вспыхнула и сдетонировала бочка со спиртом.

На похороны в полном составе пришли журналисты из Уссурийского телевидения во главе с подружкой Витьки Худякова Леной Титоренко. Витька Худяков тоже пришел. От «ДВВ» приехал Павлик, но больше всего было журналистов, которые раньше работали в «Жемчужине Приморья» под началом покойного. Сильнее всех горевал Вадик Матвеев, тот самый бывший зэка, которого Окунь вытащил из криминального болота, научив журналистике. Вадик ненадолго пережил своего юного учителя, он умер через полгода от цирроза печени. Но Павлик этого уже не застал — он навсегда покинул Уссурийск, отправившись покорять северную столицу России в одиночку.

Глава 15

Белая лошадь

Крокодил Канцерогена, атипичный некромант,

Некрофил и наркоман мухоморовый,

С братаном Чебурданидзе как-то полный чемодан

Чебоксарских чебуреков с коноплей под водки жбан

Закалдырили на блюде фарфоровом! —