А вот ещё одного деятеля я так рано не ждал. Его нашел не я, а редактор «Крокодила». К этому изданию я относился с повышенным вниманием. В своей юности я его очень любил. У моего друга на даче лежали номера аж с шестидесятых годов — так я прочел все. Это во многом сформировало мой журналистский стиль. А с журналом было непросто. Доносы шли на него потоком во все инстанции. Многим не нравится, когда их критикуют. А уж когда высмеивают — то тут вообще атас. Так что мне приходилось постоянно отбиваться от обвинений в «очернении» чего-то там.
Но была и иная проблема, в перспективе надвигающегося нэпа. Мне очень не хотелось, чтобы журнал скатился в тупое зубоскальство. А ведь такие как Петросян и прочие уроды из «Аншлага» были не только в моём времени. В двадцатых именно на этом сгорели такие «коллеги» «Крокодила» как «Бегемот» и «Смехач». Так что качеству издания я уделял очень большое внимание.
Так вот, в одной из бесед редактор журнала мне сказал:
— Вы знаете, я тут нашел замечательного автора. Он будет посильнее Аверченко или Дорошевича. Он явился ко мне, сказав: «Когда я прочел ваш журнал, я понял, что должен в нём работать».
— И как его зовут?
— Михаил Зощенко[134]
.— Если хочет работать, пусть работает.
Так. Я достал свой секретный список и поставил галочку против одной из фамилий. Там был до этого «закрыт» Михаил Кольцов. В моей истории он вляпался в троцкизм, но может, тут успешно поработает. Как у нормального журналиста, с принципами у Кольцова было не очень.
Кроме того, в списке были Евгений Катаев (Петров), Илья Ильф, Михаил Булгаков и кое-кто ещё, менее известные широкой публике. Специально разыскивать я их не собирался. Я уже понял свою ошибку, когда, возглавив РОСТА, стал судорожно искать известные мне имена. Талант — это ведь не такая простая штука. Из чего он складывается — поди пойми. Кем был бы Барбюс, не окажись он на войне? Возможно — одним из многочисленных парижских бумагомарак, которых никто не читает. Вот доставят ко мне того же Булгакова, я ему скажу — а ну пиши, гад! И рукояткой Кольта по столу. А у него, может, пока и в мыслях нет заниматься литературой и журналистикой! У людей этой эпохи биографии ну очень причудливые. Так что люди сами должны найти своё призвание.
Кёнигсбергские вопросы и ответы
Я в этом мире в первый раз оказался за границей. Причем, в том городе, который исчез. А в моем времени бывал в Калининграде. И даже общался с теми, которые его именовали Кёнигсбергом. И только сейчас я понял, какую чушь они несли.
Дело в том, что любой крупный город имеет свою «ауру». Ну, Питер, это понятно. Он неизменен. Но я побывал в большом количестве городов, которые я запомнил и по моему времени. Они изменились, многие очень сильно изменились. Но что-то в них всё одно оставалось. Вот «Ярославль-городок — Москвы уголок». Так оно было в моё время, так оно есть и сейчас.
А вот Кёнигсберг являлся совершенно ИНЫМ городом, нежели Калининград. Который в моей истории наши снесли напрочь в сорок пятом. И мой дед там принимал посильное участие, за что получил «Красную звезду», соответствующую медаль и майорские погоны. Как он рассказывал, они на руках тащили 152-миллиметровые гаубицы-пушки — и лупили прямой наводкой по всем зданиям, из которых стреляли. Что остается от здания, в которое угодил снаряд шестидюймовки, я видал. От этого просто тупо рушатся перекрытия. А поскольку стреляли из всех зданий… Вот ничего и не осталось. Руины потом просто сравняли с землей, насыпали слой земли и создали парк.
Теперь вот я убеждался, что мой дед и его товарищи были героями. Снести такой город всего за несколько дней — это надо было очень постараться. Потому что Кёнигсберг являлся типичным средневековым городом, с узкими улицами и каменными домами с узкими окнами и толстенными стенами. Но выглядел он очень романтично. Набережная Прейгеля смотрелась вообще как иллюстрация к сказкам братьев Гримм. Более всего мне понравился замок. Эдакая здоровенная мрачная цитадель, не особо затронутая перестройками поздних, более гуманитарных времен. Недаром в моей истории наши аж утомились её долбить как артиллерией, так и с воздуха.