Журналисты не отдыхают

Хотя более всего бросалась в глаза именно беспомощность властей. Все их мероприятия безнадёжно запаздывали. Потому что круговорот бумаг в природе ускорить не мог ни Бог, ни царь и не герой. Большевикам в этом деле было проще. Гражданская война закончилась недавно. И такой мощный аргумент как стучание рукояткой маузера по столу был ещё не забыт. Как и ну очень упрощенное судопроизводство, которое стало применяться для пойманных хапуг.

А вот что касается визгов дореволюционной интеллигенции, что им самим не дали… Уж они б организовали. Как удалось узнать, все самодеятельные комитеты помощи голодающим занимали тем, что бесконечно заседали.

При Николае II никаких мер против голода вообще не предпринимали. Его величество не верил, что в России такое может быть. А раз не верил — значит, этого и не было. Соответственно, царский официоз о голоде не писал вообще, а другим всячески мешала цензура. А ведь до революции журналисты тоже умели писать эзоповым языком. А публика умела этот язык читать. Да и слухи куда денешь?

Мы же и не скрывали масштабов катастрофы. В конце концов, в чём были виноваты большевики? В том, что за четыре года не смогли обеспечить всем райскую жизнь? Наша пропагандистская машина всячески раскручивала тему помощи голодающим. И ведь действовали не только наши работники и те, кто с нами постоянно сотрудничал. Так, многие издания перепечатали хит Велимира Хлебникова.

Вы, поставившие ваше брюхо на пару
толстых свай,
Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,
Знаете ли, что целый великий край,
Может быть, станет мертвецкой?
Я знаю, кожа ушей ваших, точно у буйволов
мощных, туга,
И ее можно лишь палкой растрогать.
Но неужели от «Голодной недели» вы
ударитесь рысаками в бега,
Когда над целой страной
Повис смерти коготь?
Это будут трупы, трупы и трупики
Смотреть на звездное небо,
А вы пойдете и купите
На вечер — кусище белого хлеба.
Вы думаете, что голод — докучливая муха
И ее можно легко отогнать,
Но знайте — на Волге засуха:
Единственный повод, чтобы не взять, а — дать!
Несите большие караваи
На сборы «Голодной недели»,
Ломоть еды отдавая,
Спасайте тех, кто поседели!
Волга всегда была вашей кормилицей,
Теперь она в полугробу.
Что бедствие грозно и может усилиться —
Кричите, кричите, к устам взяв трубу![165]

Что меня поразило. Я поэзией Хлебникова никогда особо не увлекался. Лично я встречался с ним в двадцатом году. И сделал вывод — он был из тех поэтов, которые пишут только то, что хотят. Работать в качестве агитатора и пропагандиста Хлебников не мог просто в силу своей душевной организации. А вот тут… Стихотворение было не совсем в его стиле. Но вот человека пробило…

Честно говоря, я не слишком верил в реальную эффективность массовой кампании по сбору средств в помощь голодающим. Особо много таким образом не соберешь. Так что, цинично говоря, это была в значительной степени пропаганда. Пропаганда чего? А того, что как у нас в стране рабочих и крестьян. Когда кому-то плохо — то мы все вместе приходим на помощь.

С западной помощью вышло куда хуже, чем в той истории. Лиги наций-то не было, и не могло быть. Впрочем, и тогда западники больше шумели, чем реально помогали. Хотя вот американцы посуетились. «Американская администрация помощи» реально работала. Они сумели завезти 35 миллионов пудов продовольствия[166]. У американцев явно имелись далеко идущие планы в отношении СССР.

Но самое главное — в этой истории был не настолько развален транспорт. В тот раз главные проблемы были как раз в этом. Ведь продовольствие надо не только добыть — но и доставить до деревень.

За бугром же кроме всего прочего мы очень внимательно следили за реакцией наших врагов. А она была разная. Александра Федоровна — с ней понятно, от этой стервы никто ничего иного и не ожидал. Но примерно таким же образом повели себя многие. В эмигрантских и правых газетах появились многочисленные публикации, авторы которых откровенно злорадствовали. Дескать, вот хорошо-то — большевички дохнут. То, что умирали крестьяне, среди которых партийных было очень мало, таких господ не волновало. Логика была та же, что и у экс-царицы. Если нас выпихнули коленом под зад из страны — так и пусть она горит огнем.