Журналисты не отдыхают

— Да уж, с начала года количество большевиков в городе уменьшилось в семь раз! А ты и твои дружки, вместо того, чтобы завоевывать авторитет, хочешь брать горлом и наганом. Огороды зачем-то у рабочих отобрал, ишак?

— Так они буржуи!

— С каких это пор люди, работающие своими руками, называются буржуями? Знаешь, чем закончатся твои закидоны? А я знаю! Я вот в Ярославле восстание пресек в последний момент. А у них, между прочим, были составлены полные списки большевиков и сочувствующих. И они бы всех к стенке поставили. Ты этого хочешь?

Наш собеседник ничего не понимал. Таких я уже насмотрелся много — вроде шолоховского Макара Нагульного. И ведь не все они были демагогами и темными личностями — нередко эти ребята являлись честными и убежденными людьми. Что было только хуже. Вот и в Ижевске дела обстояли хуже некуда. Большинство жителей являлись оружейниками очень высокой квалификации — то есть зарабатывали неплохо.

А с революционной им не повезло — местные вожди имели много революционного энтузиазма и очень мало мозгов. Хотя людям, прибывшим из других городов, трудно было понять местные реалии — дескать, рабочие тут как сыр в масле катаются. Буржуи! Вот и начали наводить революционный порядок. Вдобавок в Ижевске нарисовались максималисты — то есть совсем ультралевые. Эта партия расплодилась в девятьсот шестом году, отколовшись от эсеров. Но в к 1907 году всех их перевешали. Они и не возродились. Точнее, на даче Дурново их сидело полтора десятка, но это были тусовщики. А вот тут максималисты всплыли. Скорее всего, кто-то услышал, что были такая партия — вот и обозвались…

Отношения между двумя бандами революционеров были аховыми — дело доходило до перестрелок между ними. А народ зверел. И ведь я помнил, что правые эсеры не сидели, сложа руки — их ЦК принял решение о восстаниях, в том числе и в Ижевске. В моей истории восстание подняли — и накрошили множество большевиков и тех, кого таковыми считали. Потом пришли большевики и постреляли тех кто не успел убежать. А успевшие слиться ижевские рабочие стали одними из самых лучших частей Колчака. Хотя и сражались… под красными флагами.

Но товарищ Холмогоров убеждению не поддавался. Он продолжал орать о «контре».

Терпение у меня иссякло. Я вытащил маузер, Сорокин последовал моему примеру.

— Сдавай оружие. Ты арестован. В Москве с тобой поговорят.

— А меня предупреждали, что в Москве тоже контра окопалась![71]

— Вот там и разберемся, кто предупреждал.

Холмогорова увели.

— Комиссар, а не слишком ты круто? — Спросил Сорокин, когда Холмогорова вывели. — Всё-таки он наш человек, а людей сам говорил, не хватает.

— Он ведь таких дров наломал… Если восстание случится — сколько наших убьют? А этот удрать успеет. Да и ничего ему не будет. Прочистят мозги и приговорят к условному расстрелу.

— А что будем делать с этими, максималистами?

— Да они, скорее всего, сами разбежались. Как мне сказали, это какие-то уголовники. А они не офицеры, головы класть не будут.

Так оно и вышло. Максималисты растворились в пространстве. Я собрал митинг, где разъяснил генеральную линию.

Вообще-то, мне, выросшему в «застой», когда все газеты трендели «всё хорошо, прекрасная маркиза», нынешняя политика большевиков была удивительна. Они честно говорили и писали о своих ошибках и перегибах. И о репрессиях тоже. Потому-то в моем времени очень легко было писать о красном терроре — пошел в библиотеку, взял подшивку красных газет — и перекатывай себе. Их противники изо всех сил прикидывались белыми и пушистыми. Хотя в том же Ростове они много чего натворили. Да и дроздовцы тоже.

После Ярославля мы стали чем-то вроде пожарной команды. Впрочем, в Ижевск предложил проехаться я, сославшись на информаторов нашей газеты. Как оказалось, положение тут было ещё не критичным, но вполне приближалось к нему. Правда, в этой истории не имелось ни КОМУЧа, ни чехов. Но восстания порой возникают не тогда, когда они планируются, а когда людей достанет. И уж эсеры бы подсуетились точно.

Между тем положение обострялось. На Дону и Кубани началась свистопляска. Она просто не могла не начаться. Когда одна половина населения ненавидит другую — иначе и быть не может. Обошлось и без «катализатора», которым в моей истории стали красные и анархистские части, бегущие от немцев с Украины, и грабившие всё, что плохо лежит. Вместо них на Украине начались стычки между красногвардейцами и красноармейцами. Первые упорно не хотели никому подчиняться. Забавно, что Махно в этих разборках был на стороне Красной Армии. Махно-то не был отмороженным бепредельщиком. Он носился со своей идеей «вольных Советов» — а пока что большевики с ними предпочитали не конфликтовать. У них особых сил на это не было.