Журналисты о русском языке

8. В некоторых обстоятельствах – безусловно. Особенно когда цитируешь первых лиц государства, употребляющих ее в том или ином контексте.

Не возражаю и против самостоятельного применения. Не вижу в этом никакого криминала, если это изящно обыграно или стилистически мотивировано.

Мат… Если мотивирован, уместен, грамотен. Никакой здесь драмы не вижу. В центральных изданиях он возможен с отточиями. Все равно все понимают, о чем идет речь. Точки ставятся явно не для сокрытия мата, а для обозначения статусности издания. Я не вижу ничего страшного, если при описании митинга, как у эстонского посольства, будут упомянуты те или иные выкрики, которые, что поделать, звучали. И трансляция их сделает значительно больше для нравственности общества, чем попытка их сокрытия.

9. Я вообще противник того, чтобы норма канонизировалась, возводилась в кодекс абсолютной непогрешимости, от которого совершенно невозможно отступать. Я согласен с мнением, которое у нас наиболее активно отстаивает Веллер, которое в убогой формулировке звучало бы так: «Норма есть языковая практика». То есть практика конституирует норму. Например, «фламинго» она определяет как слово среднего рода, хотя положено ему быть – мужского. Есть только две вещи, которые, с моей точки зрения, непростительны и сразу переводят для меня человека в примата. Это ошибки на -тся и -ться, чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Это при письме. А в устной речи у нас катастрофическая ситуация с присоединением причастных и деепричастных оборотов. То есть: «Листая эту книгу, мне думается, что…». Как у Чехова: «Подъезжая к сей станции и глядя на природу, у меня слетела шляпа». Типично просторечное употребление деепричастного оборота, как бы его перенос на другой предмет. Гораздо сложнее ситуация, когда, «читая этот текст, мне хочется…» Так нельзя. «Читая этот текст, я…» Тут возможна только определенно-личная конструкция. Это императивно предписывается. Это норма. А когда к безличной форме прикрепляется деепричастный оборот – это надругательство над живым телом языка. Это показатель глубокой инфантильности сознания, если человек этого не знает. И, конечно, меня безумно раздражают ошибки на «не» и «ни». Я не считаю их чем-то ужасным. Но это вечная проблема даже самых интеллигентных авторов. Конструкции типа «не кто иной, как» пишутся как «никто иной, как» хронически слитно. Меня это особенно бесит, потому что, когда я преподавал в школе, самые глупые из моих детей это вызубривали за первые три урока. Я начинал с таких конструкций. Это врут, что для детей нужно все упрощать. Они безумно любят сложное. Они безумно себя уважают за сложное. Поэтому начинать с детьми нужно только со сложных, тонких правил. Например, «не» с причастиями. У нас чего только с ним не делают! Хотя совершенно четко есть правило насчет зависимого слова и противопоставления. Нет зависимого слова – ясно же совершенно, что пишется слитно!

Вечно мучает меня путаница в газетах с «не» и «недо». Отдельные люди пишут недопустимо раздельно! Недодуманная мысль, недоделанная работа… пишут отдельно!

Неразбериха с удвоенными «н» в Московском комсомольце стала повседневной практикой. Сплошь и рядом идут нн: «Эта книга мной непрочитанна».

10. Вопрос еще, надо ли это делать. Это часть общей культуры. Я целый роман в свое время написал, чтобы понять, зачем нужна орфография. У меня получилось, что это очень важная условность, это форма покорности божественным правилам. Русская орфография, конечно, иррациональна. Но если ты готов соблюдать эти правила – это почти как пост. Его благотворность для души не доказана. Благотворность для фигуры релевантна. Здесь можно спорить. Но его стремление к высшему в иррациональном, божественном смысле несомненна. Это способность человека понимать некие правила и им подчиняться. Пока страна в целом не примет их, я думаю, бессмысленно говорить отдельно об орфографии. У нас законов никто не выполняет. А вы хотите, чтобы возникла культура речи. Она возникает там, где возникает культура уличного движения. Как минимум. Культура взаимных отношений, умеренного отказа от кражи (когда она безнаказанна), культура внутренних запретов.

Владимир Верников

Собственный корреспондент «Известий» в странах Латинской Америки (1973-1979), заместитель редактора «Известий» по иностранному отделу (1979-1983) и собственный корреспондент «Известий» в Испании и Португалии (1983-2005)