Журналюга

— Ничего личного, Милена! — горячо заверил Лозовский. — Ну, были у нас конфликты. А у кого не бывает? Даже в самой дружной семье бывают. Но ничего личного. В своем жанре ты просто супер. Ну, не совпала с линией «Курьера». Я, например, тоже не смог бы работать в «Космополитене». Не мой профиль. Но я и полслова плохого никогда не сказал о твоих материалах. О том, как они сделаны. Не сказал?

— Не сказал.

— Вот видишь, не сказал. Почему же ты называешь меня хамом? Ну, ладно, я не всегда бываю деликатным. Трудное детство, знаешь ли, изъяны воспитания. Текучка опять же. Но почему — хам? И зачем об этом говорить посторонним? Это все равно что разглашать редакционную тайну.

— Никому я об этом не говорила. А то, что ты хам, в редакции без меня все знают. Так что никакой тайны я не разгласила.

— Разгласила. Между делом. Вспомни. Однажды к тебе подкатился галантный молодой человек из Тюмени. Пригласил в ресторан. В «Прагу»?

— В «Царскую охоту».

— О! Расспрашивал о «Курьере». Было?

— Ну, было. Но ни о чем он меня специально не расспрашивал. Обычный треп. Кто с кем, что да как. Сам знаешь, ребята из провинции падки на московские сплетни.

— Когда это было?

— Давно. С полгода назад. Летом.

— С полгода назад? — переспросил Лозовский. — Не путаешь?

— Лозовский! Я была в черной косухе и в черных джинсах. И ужасно потела. Ты же помнишь, какое было лето.

— А снять косуху?

— Сняла. Но все равно потела. Такое не забывается.

— Почему?

Милена засмеялась:

— Он спрашивает почему! Знаешь, в чем твоя проблема? Ты видишь в женщине только верхнюю половину. От пупа и выше.

— Напраслина! — обиделся Лозовский. — Ножки я тоже вижу. Особенно такие, как у тебя. И хотел бы не видеть, но как, Миленочка, как?! И коленочки вижу. А обо всем остальном догадываюсь.

— Хочешь взглянуть?

— Ни Боже мой! — испугался Лозовский. — Воображение всегда богаче натуры. Оно некритично. А глаз — штука безжалостная. Вечно он все выискивает. Даже на солнце находит пятна.

— Говнюк ты все же, Лозовский. Но я все равно почему-то не могу на тебя злиться. И «Курьер» почему-то люблю. Что-то в вашем долбанном «Курьере» есть. Что, Лозовский?

— Свобода, Милена.

— Не понимаю я тебя. Все у тебя есть, упакован по полной программе. Совладелец газеты. Жил бы в свое удовольствие. Вместо этого вкалываешь, как нештатник. Зачем тебе это надо?

— Я и сам иногда задаю себе этот вопрос.

— И как отвечаешь?

— По-разному. Чаще — никак.

— Ладно. Спасибо за кофе. Я сомневалась, нужно ли приезжать. Но, пожалуй, хорошо, что приехала, — проговорила Милена, вставая и оправляя юбку. — Знаешь, почему?

— Почему?

— Расставаться со злобой — это самой себе портить нервы. И цвет лица. Расставаться нужно с улыбкой.

— А я что делаю? — с готовностью подхватил Лозовский и изобразил на своем длинном лице лучезарнейшую улыбку. Но едва за Миленой закрылась дверь, улыбка утратила лучезарность, превратилась сначала в гримасу, а затем и вовсе исчезла, лицо стало равнодушным, сонным, угрюмым.

«Черная косуха, жарко, потела».

Как много информации несет в себе иногда такая вот сущая ерунда. И информация эта была такого рода, что от душевного миропорядка, который Лозовский изо всех сил старался сохранить в себе, не осталась и следа — как Мамай прошел.

Он набрал номер отдела проверки:

— Регина у вас? Скажите, что я ее жду. И по пути пусть найдет Тюрина.

Через несколько минут стеклянная дверь загона открылась.

С тяжеловесной милицейской галантностью следователя, впускающего в кабинет подследственную, Тюрин пропустил впереди себя Регину и молча прошел к своему столу. Регина презрительно бросила:

— Ушла наконец эта бизнес-шлюха?

Лозовский укоризненно покачал головой:

— И это дочь дипломата! А что бы ты сказала, если бы была из простой интеллигентной семьи?

— Так бы и сказала: блядь! И дура!

— Петрович, по-моему, она нас ревнует. Только не пойму: меня или тебя?

Тюрин на шутку не отозвался, а Регина взвилась:

— Вас?! Ревновать?! Старые кобели — вот вы кто! Оба! Расшаркались! Ах, Миленочка! Ах, бизнес-леди!

— Это была всего лишь разведка, зондаж, — попытался объяснить Лозовский. — Мне нужно было у нее кое-что узнать.

— Только не говори мне что! Цвет ее бюстгалтера? Напрасно старался, нет у нее никакого бюстгалтера! Он ей не нужен! Потому что у нее вместо бюста прыщи!

— Региночка, детка, заткнись, — приказал Лозовский. — Вот что я узнал: «Черная косуха, жарко, потела».

— Что это значит? — с недоумением спросила Регина.

— Это, может быть, самая важная информация, которая у нас есть. И самая страшная.

— Ты серьезно?

— Да.

— Послушайте, что происходит? Шеф, ты сам на себя не похож. Петрович, ты тоже. В чем дело?

— Давайте работать, — сказал Лозовский. — Сначала — факты. Голые факты. Версии — потом.

— Начни, — кивнул Тюрин Регине.

— Только без рестрикций и кулисьеров, — попросил Лозовский.

— Мог бы и не напоминать. Я уже давно поняла, что имею дело с беспросветными двоечниками.