Журнальные и литературные заметки

В книгопродавческой обширной кладовой
Среди печатных книг, уложенных стеной
Прогрызли как-то из подполья
Лазейку крысы для себя
И, поживиться всем любя,
Нашли довольно тут и пищи и приволья.
Не знаю, как печать
Учились крысы разбирать;
Но дело в том: они, как знали,
Стихотворения читали,
Поэзию зубами рвали
И начали судить, рядить,
Поэтов, как котов, бранить,
И на Державина напали.
Одна бесхвостая на полку взобралась:
Давно у этой забияки
Отгрызли хвост собаки,
Но крыс учить она взялась.
«Державин был талант для всех времен великий!
Великий он поэт лишь для своей поры,
А не для нашей он норы;
Для нас певец он полудикий!
Для нас – поэзии в нем нет;
Для нас едва ли он какой-нибудь поэт;
Для нас все мертво в нем, скажу чистосердечно,
Не наша то вина и не его, конечно,
Мы не виним его, а судим лишь о нем;
Пусть судят же и нас путем!..»
Такую крыса речь и долго б продолжала,
Но груда книг, свалясь, бесхвостую прижала;
Она пищит, скребет… кот Васька близко был
И суд по форме совершил.
Литературных крыс я наглости дивился:
Знать, Васька-кот запропастился.

15 ноября. 1842.

Петербург.

Продолжение

В том же <35-м> нумере той же газеты превозносится до небес плохая драма г. Полевого «Ломоносов» и, по обыкновению, с ожесточением порицаются «Отечественные записки» за то, что они говорят правду о новом драматическом изделии г. Полевого. «Не знаем, чему дивиться (восклицает «Северная пчела»), храбрости ли «Отечественных записок», которые, вопреки истине и общему мнению, стремятся унижать достоинства писателей, не принадлежащих к их партии, или терпению публики!» В самом деле, нужна особенная храбрость, чтоб сметь сказать правду о таком великом национальном гении, как г. Полевой! По нашему мнению, гораздо больше нужно было храбрости разругать седьмую главу «Онегина», превознося до небес первые шесть глав его; но «Северная пчела» и это сделала. Нужно было также довольно смелости, чтоб разругать и лучшее произведение г. Загоскина – «Юрий Милославский», а потом хвалить следовавшие за ним посредственные его романы; но «Северная пчела» и это сделала{95}. Еще больше нужно смелости, чтоб в одном нумере газеты назвать «Уголино» г. Полевого пьесой, равною по достоинству с драмами Шиллера, а через три дня, в той же газете, поставить ее хуже всего худого, оправдываясь перед публикою в первом отзыве кумовством, camaraderie!..[28] Но чтоб сказать правду о каком-нибудь поставщике дюжинных драм, – для этого не нужно никакой храбрости, и как ни хлопочет «Северная пчела», а из наших отзывов об изделиях драматической «тли» никогда не удастся ей сделать страшного литературного преступления…{96}

* * *

В фельетоне того же знаменитого нумера (35-го) «Северной пчелы», оканчивающегося апофеозою блинов в Екатерингофском воксале и в кафе-ресторан Беранже, есть еще две прекурьезные диковинки. Фельетонист, превознося до небес, вместе с блинами, и «Ломоносова» г. Полевого, упрекает его только за характер Тредьяковского, и на каком бы – думали вы – основании? Послушайте самого фельетониста: «Точно ли был таков Тредьяковский? Правда ли, что писал о нем Ломоносов и другие враги? Что бы было, если бы потомство стало судить об авторах (не о сочинителях ли?), например, по суждениям «Отечественных записок?»«– Вот, поистине, странное опасение! Уж не боится ли г. фельетонист, чтобы его некогда не вывели в какой-нибудь «драматической повести»? Или не думает ли он, что кто-нибудь может замаскироваться от потомства, когда он знает, что и для современников не так-то легко ходить долго под маскою? Державин сказал великую истину и высокую мысль в этих стихах:

Каких ни вымышляй пружин,
Чтоб мужу бую умудриться:
Не можно век носить личин,
И истина должна открыться!{97}

Вторую курьезную вещь в этом фельетоне тоже выписываем целиком: