Жуть-2

Поздно ночью его разбудил телефон, и он был благодарен звонящему. Начало сна не предвещало ужасного финала. Он видел сад, ограждённый руинами древнего поросшего плющом забора. В саду порхали стрекозы с лимонно-жёлтыми брюшками и пчёлы жужжали в кронах деревьев. Изумрудный луг скатывался к песчаному молу, и ивы, как зеленогривые яки, пили из зеркальной водной глади.

Там были дети, много детей, они плавали, и перебрасывались мячом, и махали ракетками, посылая друг другу пернатый воланчик. И Митя среди них, он гонялся за бабочкой, живой и счастливый, и мечталось не просыпаться впредь. Но сон стал кошмаром, когда оклик привлёк внимание Мити. Мальчик взвизгнул радостно: на заборе взгромоздился его любимый медвежонок.

— Ладушка! Как же я скучал!

Платон зашаркал к настырно трезвонящему телефону. В голове вертелась развязка сна: мерзкие, усеянные перстнями щупальца. Они выстрелили из-за забора, чтобы обвить мальчика и его медведя, похитить, убить…

— Алло, — сказал Платон сипло.

В проводах плескались волны и жужжали летние пчёлы.

— Не отдавай им игрушку, — раздался заглушённый немыслимым расстоянием голос жены, — Это приманка, чтобы увести Митю в серую страну. Ты не получишь его, а они получат!

— Лиза! — закричал Платон и проснулся.

Сон во сне, матрёшка Морфея.

Часы отмеряли четыре. Стёкла дребезжали от порывов ветра, и телефон ныл ровным зуммером: трубка валялась возле аппарата.

Надев плащ и зашнуровав ботинки, Платон выскочил в ночь.

Понадобилось меньше получаса, но он опоздал. Фонарик осветил печь и насосный агрегат с шелушащейся краской, колодец, утащивший его сына. Голый бетон. Ладушка пропал.

Он провёл пятернёй по щетине. Обречённо спросил у темноты:

— Что я натворил?

Темнота издевательски захихикала в переговорных трубах старого форта. Под фонарным лучом всполошились тени.

Платон рванулся к лестничной клетке. По скрипучим ступенькам. Из командного поста в гранитную галерею. Слева была основная батарея цитадели, замшелый гранитный бруствер. Парочка трухлявых лафетов. Волны громыхали о скалы, штурмовали крепость, шипели негодующе. Лунные дорожки пролегли от амбразур, и было достаточно светло, чтобы увидеть их.

Два человечка, один в лиловом, а другой в жёлтом рубище. Жидкие локоны на непропорциональных черепах. Конечности скелетов. Ненавидящие лица.

Лиловый карлик, живая кукла, продемонстрировал мужчине добычу — медвежонка с глупенькой доброй мордочкой. Преданного людям. Преданного людьми.

Верни мне это! — крикнул Платон, целясь в уродцев фонариком.

«А ты поймай», — будто ответили фантоши, и засеменили по галерее. Ладушка качался в прорезиненных руках и немо молил о помощи. Пуговицы глаз отражали ужас.

Платон погнался за дьявольскими марионетками. По пружинящемуся трапу в мрачные казематы с двухъярусными нарами. Уродцы уже поднимались на дальномерную площадку. Минута, и они скроются в ночи.

Что-то выпрыгнуло из-за нар табакерочным чёртиком и устроилось на плече Платона. Он не успел вскрикнуть: острые, как у пираньи, зубки молниеносно впились в щёку, прогрызли податливое мясо.

Брызнула кровь. Мужчина ударил слепо. Кулак вмялся в живот третей куклы, отшвырнул её. Пигмей оскалился. Кровь обагрила его тёмный, ни то фиолетовый, ни то коричневый костюмчик. Хохотнув, пигмей припустился за соплеменниками.

Платон метнулся в соединительную потерну. Он задыхался, ломились глухой болью виски и щека пульсировала.

Вот и улица с её подвывающим ветром и пьянящим запахом моря. И куклы, перелезающие дорожную ограду.

«Не уйдёте, твари!».

В какой-то момент он испугался, что потерял их. Но потом различил мельтешение на железнодорожном мосту. Большеголовый лилипут с пленником под мышкой. А где ещё двое?

Они подстерегали в парке. Пока взор его был прикован к маячащему впереди Лиловому, подкрались со спины. Платон ощутил лёгкое прикосновение, толчок. Жёлтый карлик карабкался по плащу, подтягивая себя всё ближе к незащищённому кадыку жертвы. Фиолетовый юркнул под ноги и рубанул по штанине грациозной рукой. Голень обожгло, ткань набухла липким.

Свидетели подивились бы разыгравшейся на парковой аллее сценке: мужчина сражающийся с куклами. Но парк был безлюден. Платон чувствовал, что его ранят чем-то, штаны пропитались кровью и ноги подкашивались. Жёлтый напирал, ротик, полный игольчатых зубов, чмокал у шеи.

Из последних сил Платон пнул Фиолетового ботинком и подцепил того, что барахтался на груди. Оторвал от себя. Кукла болтала ножками и щёлкала зубами. Исторгнув победный вопль, Платон размазал её о ствол рябины и кинулся ко второму сопернику. Только сейчас он вспомнил про нож, которым резал себя перед торговым центром. Нож по-прежнему лежал в кармане. Он выхватил оружие, направил в сторону фиолетового гнома, за миг до того, как враг атаковал. Кукольные пальцы венчали иглы, они метили человеку в лицо.

Наточенная сталь поддела уродца, остриё мягко пронзило плоть. Свободной рукой Платон стиснул куклу, выдернул нож и несколько раз полоснул по тощему горлу. Тельце в фиолетовых лохмотьях рухнуло на асфальт.

— Сожрал, недомерок?