Жуткие чудо-дети

Ботинки и в самом деле несколько сковали Бальтазара, но в детском саду, куда его вскоре определили, большой пользы от них не было. Стоило Бальтазару впервые переступить порог садика, как навстречу ему раздался громкий крик. «Глядите, пузырь пришел!» — завопили при виде его необычной фигуры четырехлетние малыши, и прозвище это, естественно, закрепилось за ним на всю жизнь. Не очень-то весело было Бальтазару в садике мисс Барбары с его альтернативной программой воспитания. Заведующая не имела особо большого влияния на прелестных маленьких бестий из своей группы. Они издевались над новичком из-за его несуразных ботинок и дразнили за то, что он постоянно жевал то печенье, то чипсы, то орешки. В довершение всего скверная маленькая девчонка по имени Бетси решила пойти еще дальше. С отчаянным воплем «Ах ты, глупый пузырь!» ринулась она на бедного Бальтазара и попыталась шпилькой проделать в нем дырку. Ничего у нее, разумеется, не вышло. Все, чего ей удалось добиться, — это крошечная ранка от укола между ребрами ее жертвы. Но когда Бриджит пожаловалась воспитательнице, мисс Барбара, в любую минуту готовая кинуться на защиту своих сорванцов, ответила Бриджит, что не стоит придавать этому такого большого значения. Малышка Бетси просто очень любознательный ребенок. Что-то вскрыть и посмотреть, что там внутри, что-то разрезать, раздавить, раскрошить или проколоть — из таких потребностей, уверяла она, впоследствии развивается подлинная тяга к знаниям, и с педагогической точки зрения было бы неправильно удерживать детей от этого.

Бартоломей Боллинджер тоже был всей душой за научный прогресс, однако воззрения мисс Барбары показались ему, мягко говоря, диковатыми, и, поскольку сын его к тому времени уже достиг школьного возраста, его забрали из садика с альтернативной программой воспитания и определили по просьбе матери в католический интернат «Санкт-Бенедикт», пользующийся хорошей репутацией, где Бальтазар и провел последующие годы. Но прежде чем Бальтазар покинул родительский дом, пришлось прибегнуть к еще одной мере предосторожности, так как в последнее время, несмотря на свои тяжелые ботинки, Бальтазар все чаще стал проявлять склонность к воспарению. Его отец, у которого всегда было наготове неожиданное решение, попросил знакомого зубного врача раздобыть ему такой фартук, который надевают пациентам для предохранения от пагубного воздействия рентгеновских лучей. Он был уверен, что в дополнение к свинцовым ботинкам данный предмет туалета не позволит больше их пузырику терять контакт с землей. Хотя отделаться от своего прозвища нашему герою не удалось и в «Санкт-Бенедикте», но в общем и целом школьные товарищи под строгим присмотром директора, отца Барнаби, особо его не донимали.

Замечательные уроки, которые вел святой отец, очень скоро обнаружили в Бальтазаре дарования, которые до сих пор ввиду других, более явных особенностей оставались скрытыми от всего мира. Уже в первый год обучения в «Санкт-Бенедикте» Бальтазар начал всерьез размышлять над таинствами религии. Когда отец Барнаби объяснял им разницу между Вознесением Господним и Вознесением Девы Марии, Бальтазару показалось, будто тот ему многозначительно подмигнул. Пузырь, разумеется, тут же догадался, куда клонит преподобный отец — выходило так, что святую Деву Марию увлекли ввысь силы, на которые она не имела никакого воздействия, в то время как Христос взмыл в небо своими силами. Для Бальтазара это различие не имело существенного значения, поскольку собственной тягой он явно не располагал, как и не было у него никогда ощущения, что вверх его влекут силы небесные. Но так как ему не хотелось огорчать отца Барнаби, свои соображения он оставил при себе, а через какое-то время решил заняться физикой.

Нетрудно догадаться, что закон всемирного тяготения стал для Бальтазара любимой темой. Отца Бонифация несказанно радовал такой неподдельный интерес, не часто встречавшийся у его учеников. За кратчайшее время Бальтазар освоил все опыты Галилея и сходу уяснил суть закона Ньютона. Когда его первоначальное возбуждение несколько улеглось, он поднял однажды на уроке руку и, выйдя по кивку учителя к доске, произнес перед своими пораженными одноклассниками пламенную речь: