Я закрываю глаза и вижу первое тело, как будто оно сейчас со мной в комнате. Глаза торчат из окровавленного, изуродованного лица, как два мяча для гольфа, воткнутые в мякоть арбуза. Мякоть отслаивается, в некоторых местах обнажается розовая кость. Крыса высовывает свою жирную голову из разорванного живота и визжит в ненасытном восторге.
- Каждые семь дней обнаруживалось еще одно изуродованное тело. Полиции, похоже, было все равно. Как и моей пастве. Они приняли это так же, как приняли ураган; печально, но неизбежно.
Отец Боб складывает руки на груди, нахмурив брови.
- Вы убивали тех людей, мистер Парсон?
- Нет... это оказался один из моих прихожан. Рыбак с женой и тремя детьми. Он пришел ко мне сразу после того, как зарезал одного из них - пришел в мою Исповедальню весь в крови, кусочки ткани прилипли к его ногтям и зубам. Он умолял меня о прощении. Мужчина был невысокого роста, болезненно худой для самоанца. Его глаза были глазами проклятых, мерцающими, как задутые ветром свечи, одновременно безумными и испуганными. Он утверждал, что стал жертвой проклятия. Проклятия, которое мучило его остров на протяжении тысячелетий.
- Вы отвергли его суеверия?
- Поначалу так оно и было. Хоть и христиане, островитяне имели отдаленную связь с язычеством и иногда возвращались к нему. Я пытался убедить его, что проклятия не существует, чтобы он сдался полиции. Я умолял его и убеждал, что Бог больше не хотел убийств. Я был таким искренним, таким исполненным Слова Божия. Я был убежден, что выполняю Божью работу. Он смеялся надо мной. Он сказал, что убийство - это именно то, чего хотел Бог.
Священник качает головой. Он говорит певучим голосом воспитательницы детского сада.
- Бог вселюбив. Убийство - это результат свободной воли. У нас был рай Эдема, и мы выбрали знание вместо блаженства.
Я хмуро смотрю на него.
- Бог создал человечество, зная, что мы впадем в немилость. Это все равно что родить ребенка, зная, что ребенок будет голоден, а затем наказать ребенка за этот голод.
Отец Боб наклоняется ко мне, явно взволнованный.
- Божья благодать...
- У Бога нет благодати, - выплевываю я. - Он - мстительный, злопамятный Бог. Садист, который играет с человечеством, как ребенок, отрывающий крылья мухам. Самоа было Раем, отче. Настоящий Эдем, прямо как из Библии. Убийца, показал мне отметину на своем скальпе.
Я приподнимаю челку, обнажая Отметину у линии роста волос.
- Свидетельство, отец Боб! Доказательство того, что Бог действительно существует!
Священник открывает рот. Проходит мгновение, прежде чем слова вырываются из него наружу.
- Что это...?
Я киваю. Я чувствую внутреннюю силу, силу, которая покинула меня так давно.
- Это
Метка на моей голове нагревается и начинает гореть.
- Это твое доказательство Бога, отец.
Он резко встает, его стул опрокидывается назад. Я ухмыляюсь ему.
- Каково это - больше не нуждаться в вере?
Отец Боб падает на колени и плачет.
- Мой Бог... мой Боже милостивый...
Внезапно, к счастью, ощущение жжения исчезает. Я смеюсь, смеюсь впервые за десятилетия, смеюсь с чувством совершенного облегчения.
Отец Боб прижимает руки ко лбу. Он кричит, всего один раз, это потрясающее душу прозрение, которое я так хорошо понимаю.
- Да пребудет с тобой Господь, отец Боб.
А потом он падает на меня с открытым ртом. Я пытаюсь оттолкнуть его, но мне не справиться с ним.
Его первые несколько укусов неловки, но он быстро осваивает мою технику.
Боль восхитительна. Намного хуже, чем рак. Но так значительно лучше...
"ВОЗВРАЩЕНИЕ"
- Позвольте мне прояснить - вы хотите, чтобы я убил вас сегодня вечером?
Она кивнула.
- В полночь. Настолько жестоко, насколько это возможно.
Я откинулся назад, мой офисный стул жалобно заскрипел. Женщине, сидевшей напротив меня, было за тридцать, худощавая, ухоженная. Ее светлые волосы, собранные сзади в тугой пучок, отливали платиновым блеском, а нанесенная на губы красная помада делала их похожими на рану. В ней было что-то знакомое, или, может быть, это были мои очки для виски.
Я моргнул, взглянув на часы.
- И это решение из-за вашего покойного мужа?
- Да.
- Bы хотите быть... - я сделал паузу, - воссоединиться с ним?