Жуткое утешение

Говорят, что ни одни ворота не могли остановить Пленопса Разрушителя. Кое-кто утверждает, что у него был самый острый топор в Круглой земле, который разрубал самые нити души. Другие говорят, что у него был боевой клич, от которого дверные петли и замки разваливались на части. Но все мы, кто его видел, кто стоял рядом с ним на Удушливых равнинах, все мы знали, что это не так. Сотня порабощенных душ была внутри него, и он повелевал каждой из них. Только в бою он спускал их с поводка и рвал двери на части, приняв облик, который не был похож ни на него, ни на человека. Первые строки эпического произведения

«Колокола одиночества», написанного драматургом Франди

С говорящим мечом одна беда – его сложно заткнуть. Видят мертвые боги, придушить его невозможно.

Тот факт, что мы с ним вместе оказались в заточении, похоже, открыл в нем какие-то шлюзы, сдерживавшие словесный поток. В течение двух дней эта штука болтала без умолку и поведала мне как историю всей своей жизни, так и многое другое. Дело осложнялось еще и тем, что меч прожил около трехсот лет – и это только после того, как его поработили – и он, похоже, твердо вознамерился рассказать мне о каждой секунде своих страданий.

На второй день моя голова уже окончательно прилипла к двери гардероба; я засыпал от скуки, а меч продолжал трещать о господине Таком-то и генерале Сяком-то, или о битве, которая произошла Хрен-Знает-Где. Чужие истории меня вообще не интересуют – кроме тех случаев, когда они помогают мне взломать дверь или получить что-то блестящее и дорогое – но, несмотря на мое вежливое покашливание и на все мои возгласы, меч снова и снова направлял разговор к своим историям.

И к проклятой поэзии. Раньше я думал, что моя ненависть к поэзии уже достигла предела, но меч доказал, что это не так, декламируя плохо рифмованные, хромающие на обе ноги стишки. Они, похоже, заменяли ему знаки препинания.

– А затем я достался его сыну, вице-королю Рине, которому я был нужен не больше, чем богачу – медный грош. Три года я провалялся без дела в ящике, и лишь изредка на меня глазели те, кто приезжал в его поместье. Кстати, поместье было такое роскошное…

Умирая от скуки, я врезался головой в деревянную дверцу, и меч ненадолго умолк.

– Господин Базальт?

– Мм…

– У вас все хорошо?

– Лучше не бывает.

– Отлично. Так, на чем я остановился?.. Ах да. Рина…

Мой лоб снова ударился о дверцу.

Я почти обрадовался, когда, громко топая сапогами по мягкому ковру, за мной пришли люди Баска. Меч немедленно затих. Через щель я следил за тем, как они выстраиваются перед гардеробом, сжимая дубинки в руках.

Баск в синей бархатной куртке, украшенной золотыми цепями, вошел в комнату с высоко поднятой головой, потирая руки от нетерпения. Он подал знак своим людям, и они вытащили меня из деревянной тюрьмы.

– Нужно еще что-то открыть, да, Баск?

Кто-то врезал мне дубинкой в челюсть, напоминая мне о том, какое положение в обществе занимает Баск.

– Тор Баск, – пробормотал я, превозмогая боль.

– На самом деле да. Прибыла новая партия товара с Разбросанных островов, и в ней есть один сейф, который, возможно, тебя заинтересует.

«Заинтересует» – слишком сильно сказано, но если это позволит мне побыть в тишине и убить время, то я не против. Я верил, что нужен вдове, и чем дольше тянулись часы, тем сильнее я рассчитывал услышать лязг доспехов и хриплый голос Хорикс, который требует вернуть меня ей. И раз уж я здесь, то можно и потренироваться.

– Покажи мне сейф.

– Умница, хороший призрак.

На этот раз меня потащили не вверх по лестнице, а вниз, и у меня появилась возможность осмотреть дом Баска. Это был не величественный шпиль, как у Хорикс, а скорее особняк, на котором, словно бородавки, то здесь то там выросли башенки и флигели. По цвету камней в стенах можно было определить, где именно начинались пристройки.

Коридор, по которому мы шли в приземистую башню, был обставлен так же безвкусно, как и все прочие помещения. Слуги-призраки, мимо которых мы проходили, глазели на нас. Похоже, у Баска не было привычки снабжать своих теней одеждой, абсолютно голые тени, занимавшиеся уборкой и полировкой мебели, печально смотрели на мою запыленную сорочку.