Жвачка и спагетти

– Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой...

– И вы вообразили, что Пьетро... Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!

– На чем основывается ваша уверенность?

– Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!

– Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы... Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси... Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси... Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину...

Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.

– Значит, все узнают... о том, что я сделал когда-то?

– А как же иначе?

– Моя дочь... Пьетро... их жизнь будет отравлена...

– Раньше надо было думать, Маттеини.

Маттеини выпрямился.

– Это несправедливо.

– А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?

– Вы правы... На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение...

Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:

– Маттеини!

Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:

– Ни с места, синьоры!

– Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?

– Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое...

Он поднял пистолет.

– Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумага он уничтожил... Из этого оружия убили Росси... От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.

Тарчинини пытался переубедить его:

– Будьте благоразумны, Маттеини!

– Конечно... Это теперь единственный благоразумный выход.

Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.

Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:

– Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер...

Лекок поколебался, потом решился:

– Мне показалось, что, если в вы захотели, он бы не застрелился...

Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:

– Пока он говорил, вы могли броситься на него... У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать...

– А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка... А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.

– Я тоже...

– Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.

Они помолчали, потом Тарчинини встал.

– Пойду спать, Билл... завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.

– Но если Росси убил не он?

– Кабы я знал...

– Кто хотел отделаться от него?

Тарчинини улыбнулся:

– Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?

Он похлопал товарища по плечу:

– Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.

* * *

В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если в не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю – все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил:

– Когда-то, наверно, это было недурное местечко... Оно, несомненно, принадлежало раньше какому-нибудь фашисту, а потом Маттеини его купил... вот только дочери не под силу содержать все в порядке.

Яростный лай собаки раздался в ответ на звон колокольчика, за веревку которого комиссар дернул с величайшими предосторожностями, боясь, как бы она не осталась у него в руках. Собака, по-видимому где-то привязанная, бесновалась, и лай ее перешел в малоприятный хрип. Сайрус А. Вильям вздохнул:

– Надеюсь, никто не выпустит это животное, так громко о себе заявляющее...