ЖЖ 2010-2012

  читать новую книгу Нины Горлановой и Вячеслава Букура - то же самое, что побывать

  262

  в описываемом авторами мире, в их Перми, так похожей на настоящую, иногда даже больше, чем оригинал.

  Их город - безусловно любимый и влюбляющий в себя читающего, влюбляющий не вдруг и сразу, а исподволь и навсегда, несмотря на множество черных и белых пятен или некоторые, нелицеприятные, но неизбежные, особенности.

  Какие бы уровни бытия не освещались авторами - божеские, стихийные, топографические, временные,

  бытовые или психологические - в этом мире мерилом всего выступает человек. При этом в их прозе гармонично сочетается вечное и сиюминутное, архаичное и модное, внешнее и внутреннее. Это возможно передать только через участие самой живой реальности. Частные впечатления, личные наблюдения авторов, окружающая их действительность становятся достоянием всех,

  конвертируется в востребованный текст - художественную и универсальную правду жизни.

  В структуре прозы авторов можно увидеть элементы «реалити» и эффект скрытой

  камеры, уравновешенный четкими, хотя и обыденными сценами взаимодействия между

  персонажами и окружающим миром. При этом авторы используют древнюю как мир

  формулу подачи материала: эпический рассказчик,

  дневниковые записки,

  история в истории - то есть

  методы передачи текучей

  и утекающей, как молоко на плите, жизни.

  В прозе со своими персонажами-людьми Нина Горланова и Вячеслав Букур поступают почти по-гомеровски: с жестокостью и любовью, уважением, но нейтралитетом литературного отстранения. Вот, например,

  рассказ «Постсоветский детектив»: «Однажды в святки Никита явился к нам в виде крутого: майку надел черную, на которой белыми буквами было написано «Блэк болз», очки тоже черные - казалось, будто он весь за очками спрятался. Не узнали мы его - даже голос стал хриплым: «Ну, можно тут

  у вас оттянуться?!» Он слышал, конечно, снизу, что топот, гости у нас. «Западная цивилизация чем плоха: там уважают, но не любят, - говорил он в этот вечер. - А у нас любят, любя-ат! Но опять же - не уважают. Но ведь что важнее: любят!», - и он с пророческим видом почему-то тыкал пальцем в сторону холодильника. Кто-то из гостей ему сказал, из наших: мол, сейчас заявлю тебе, что люблю тебя, и в морду дам. Понравится? Никита скривился и ушел».

  Универсальное «мы», от коего ведется повествование, выступает неотъемлемым участником рассказа. Человеческие слабости описываются хладнокровно, а порой проявляется исповедальность. Эпическое

  начало иногда становится библейским, но описывая людей не от мира сего, авторы не теряют здравого

  смысла и чувства юмора (например, Лев из рассказа «Пока дождик без гвоздей» или Филаретка из рассказа «Мальчик из тумбочки»).

  При этом «радиационный фон» упоминаемых культурных величин разнообразен и ненавязчив: продвинутый читатель получит огромное поле для рефлексии, а неискушенный в изящной словесности нисколько не удручится.

  Ирония, сарказм и остроты соседствуют с нежным, почти документальным описанием повседневности, первой любви, смерти или болезни. Так, например, умирающая от рака вздорная поэтесса «передразнивала апостола Павла, наклеив бороду из бумаги и

  натянув фальшивую лысину» («Девятины»). И все это без морализаторства, злобы или доверительного пафоса.

  Некоторая интимность сплетни отчасти присутствует, но растворяется в повествовании. Например, заглавная повесть с абсурдным названием «Тургенев, сын Ахматовой» - настоящая

  энциклопедия своего времени, последнего десятилетия прошлого века. Здесь присутствуют олигарх и челноки, ветераны войны в Чечне и беспризорники. Через житье- бытье одного семейства,

  словно через увеличительное стекло, показано все общество, через становление одной девочки явлена трансформация России.

  В этой прозе нет позы, нет героев или чудовищ, все - равноправные части жизни. Но при этом несправедливо было бы предположить, что все просто списано с повседневности. Авторы -

  мастера своего дела: при кажущейся спонтанности текста ритм прозы порой просто виртуозен и почти

  всегда ненавязчив, стилизации (например, ветхозаветные в рассказе «Помолвка») гармоничны, а детали продуманы. Нет случайных вещей в прозе авторов - все они смыслообразующие части образов, характеризующие внутреннюю суть персонажей. Иногда это подано юмористически («Да, мы

  забыли упомянуть, что Яна, между прочим, очень яркая особь. Всегда так сильно раскрашена, что словно

  краска отдельно, а Яна - отдельно. Сначала из-за угла покажется раскраска, а потом - сама Яна»), иногда поэтически («Нюся увидела облако с человеческим лицом: медленно открылся рот, глаз поплыл на затылок, а клочки седины с головы стали течь в сторону Камы»).

  Наиболее пронзительна атмосфера повествования там, где речь идет о детях и животных. Некто великий

  писал, что, мол, недостойно настоящего писателя описывать страдания детей и животных. Но пермские авторы опровергают аксиому, делая эти описания более чем достойно - без истерической

  чернухи и сусальной сентиментальности. Погружаясь в мир Нины Горлановой и Вячеслава Букура, особо