Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Нита зашевелилась, кажется, попыталась помотать головой, но поняла, что не получается и прошептала:

— Не сплю.

— И я не сплю, — констатировал я очевидный факт.

Мы полежали молча еще немного.

— Ты ведь, наверное, всем расскажешь… — тихо и печально спросила девушка из-под простыни.

— Нет, — чуть пожал плечами я.

Простыня зашевелилась, и из нее показался розовый носик. Забавно: он нисколько не изменился, но теперь совершенно не напоминает свиной пятачок.

— Почему? — спросил носик.

— Мне отец запретил.

Вслед за носом, как мышка из норки, выглянули два глаза:

— Как это?

— Мне отец всегда говорил: что бы у тебя ни было с девушкой — никогда и никому об этом не рассказывай. Друзья твою похвальбу через пять минут забудут, а девушку ты обидишь навсегда.

Носик вместе с глазами спрятались обратно и замолчали. Задумались.

Я продолжал лежать, глядя в потолок и машинально поглаживая круглое плечо. Плечо не сопротивлялось и не отстранялось, наоборот, кажется, прижималось поближе. А, может, показалось.

— Ты странный, — сказали из-под простыни.

— Почему?

— Другой бы… ну… меня… не остановился бы, в общем.

— «Нет» для меня означает «нет».

— Я и говорю: странный. И еще… ты вправду не расскажешь?

— Про тебя?

— Про нас?

— Вправду.

Нита помолчала, потом, так и не вылезая на свет, сбивчиво и путано рассказал мне историю. Про то, как она, там, в своем селе, встречалась с одним молодым человеком. Который эпитета «молодой» заслуживал а звания «человек» — нет. Как он пудрил ей мозги, как она, влюбленная школьница, бегала к нему на свидания в темноте за амбар, как он уговаривал ее на кое-что побольше, чем просто поцелуи при луне, а она, несмотря на всю свою влюбленность, отказывалась… И доотказывалась. Разочарованный ухажер взял да и разболтал про нее грязную сплетню. Подробности сплетни я выспрашивать не стал, но мысленно сделал себе заметку: если вдруг этот казанова попадется мне на жизненном пути — оставить ему заметку, что с девушками так нельзя. Вдобавок к тем, которые уже оставили Ланитин папа, Ланитин брат и собственный папа казановы.

Как она мне доверилась с таким опытом…

— Ты… я не знаю… ты сразу показался тем, кому можно доверять.

— Вот прям сразу-сразу?

— Нууу… Не совсем сразу… Когда я тебя узнала… поближе…

Ланита зашевелилась и пихнула меня кулачком в бок:

— Отвернись.

Я мог бы сказать «Что я там не видел?», но не стал. Во-первых — не хотел обижать, а во-вторых — я и вправду ничего не видел. Темно было.

Судя по шорохам, Ланита застегнула пуговички своего лифчика, огромного сооружения, больше похожего на топик, потом, кажется… а, ну да, надела пояс и пристегнула к нему чулки — совершенно не эротичные, такой же обычный предмет одежды, как в наше время колготки, которых я, кстати, кажется, ни на ком не видел[1] — потом натянула панталончики, похожие на белые спортивные шортики… что? Они на спинке кровати висели!

Шорох платья.

— Можешь поворачиваться.

— Теперь твоя очередь отворачиваться — хмыкнул я.

* * *

Бодрый и довольный — с Ланитой мы расстались как хорошие друзья, хотя до сих пор при воспоминании о ней в груди поднималось тепло — я надел свой костюм, и, насвистывая, завязывал галстук, глядя в мутноватое зеркало в стальной оправе, которое оставил Арман.

Пора-пора-пора бы уж съезжать отсюда, братцы… Иначе комендант начнет задавать ненужные вопросы. Съезжать, найти жилье на пару недель, придумать, где достать денег — похоже, опять меня ждут заброшки… — потом шлепнуть в паспорт штамп, отнести его коменданту…

И тут меня ударила молния.

Нет, не настоящая, но, хотя опыта попадания под молнию у меня и не было, но, могу поклясться, ощущения были бы схожи.

Паспорт отнесешь? Коменданту? А ты ничего не забыл?

Рассказывал мне отец, как он, где-то в девяностых, прописывался на новом месте[2]. А в паспортном столе его прописывать упорно не хотели, потому что он забыл взять со старого адреса при выписке какую-то справку об убытии[3]. И паспортистка упиралась, требуя эту самую справку, потому что ей нужно сделать на ней отметку и отправить обратно, на старое место жительства, для какого-то контроля. В итоге папу прописали, но выпили столько крови, что он часто вспоминал этот случай.

Я сел на кровать.

Приплыли.

Приду я такой красивый с паспортом, с новеньким штампом, а комендант мне: «А справка где?». Я ему: «Какая справка?». А он: «Что значит — какая? Тебе что, при выписке не дали? Вот я сейчас напишу их начальству, пусть разгон дадут!». А там, в паспортном столе — слыхом не слышали о каких-то Ершанах, которые с учета снимались. Зато прекрасно себе слышали об украденном паспорте…

Даже если я и смогу найти бланк этой справки и сам ее заполню… Не прокатит. Ее комендант в Талган отправит… То-то в талганском паспортном столе удивятся…

Даже не комендант: он не сам прописывает, а в паспортный стол это все отнесет. Так что начавшие появляться в голове планы о том, как ночью тайком пробраться в кабинет коменданта, вскрыть ржавым гвоздем сейф и украсть мою карточку до того, как ее отправят в Талган — без вариантов.

Хана. Конец. Гейм овер.