В первый день я решил прошерстить оставшиеся квартиры в том доме, где жил Адмирал, мемуары которого, брошенные детьми, я нашел в столе. В том доме наверняка оставалось еще много любопытного и ценного, а может у меня просто сработала привычка грибника, который, однажды обнаружив полянку, заполоненную грибами, с тех пор всегда будет заглядывать на ту же полянку в надежде опять поживиться. Но увы и ах — когда я добрался до того дома, то обнаружил на его месте только груду кирпичей и строительного мусора, который, азартно покрикивая, разбирали строители. Быстро сказка сказывается, но еще быстрее дело делается…
У дома торчал, грустно рассматривая развалины, какой-то мужик лет тридцати с небольшим, которого я поначалу принял за возможного конкурента. Но потом, присмотревшись, решил, что человек слишком солидно выглядит, для того, кто будет рыскать по помойкам и заброшкам: крепкий, кряжистый, в темном костюме — а к вещам здесь относились бережно — с солидными моржовыми усами. Видимо, жил здесь раньше, пришел погрустить, подумать о бренности всего сущего…
Мне предаваться депрессии было некогда: я обнаружил еще несколько уже оставленных, но еще не снесенных домов и сейчас их прочесывал.
Пора бы, однако, и перекусить.
Из своего верного вещмешка — в который сегодня уже ушел чуть потускневший медный чайник — я извлек газетный сверток, в который моя хозяйка — хозяйка комнаты, которую я снимал, завернула мне утром пару облупленных вареных яиц, огурцов со своего огорода, несколько вареных картошин, ломтик хлеба, в общем — завтрак аристократа[2].
Смачно хрустнул подсоленным огурцом, откусил яйцо, на боку которого отпечатались газетные строчки, потом хлеб — вкуснотища! Запил сладким чаем из солдатской алюминиевой фляжки, найденной в одной из квартир и приспособленной для личных целей.
Благодать!
За окном, на пустыре, играя в футбол, носились за серо-коричневым потрепанным мячом мальчишки. В белых — ну, когда-то — майках с узкими лямками, широченных мешковатых штанах, кое-кто, упарившись, и вовсе скинул их, оставшись в длинных черных трусах (и ничего смешного — на мне самом сейчас точно такие же), между двух кучек одежды — куртки, что ли, скинули, прыгает вратарь, постоянно поправляя кепку, съезжающую на нос.
Хорошо! Почти как в телевизоре.
Так… А вот это уже не есть хорошо.
За углом одного из домов двое мальчишек гонятся за одним. Футболистам их не видно, иначе я не знаю, как бы они отреагировали на такое безобразие: здесь соблюдается некий кодекс дворовой чести: «Один на один, лежачего не бить, девчонок не трогать…». Впрочем, как и любые понятия, это — скорее свод общих пожеланий.
Я поднялся со скрипнувшего кресла и шагнул к выходу.
Надо бы помочь мальчонке…
Ба! Да это же мой старый знакомый. В смысле, знакомый он довольно недавний, да и по возрасту молод… тьфу ты! Запутался. Короче, помните брата с сестрой, которых я спас от мелкой шпаны? Вот, это тот самый братик. Да и шпанюки, я смотрю, те хе самые.
— Что, думал, спрятался от нам, да? А я говорил, чтобы больше к нам не совался?
Заводила дернул мальчишку за рубашку, которую скрутил в кулаке:
— Ну, теперь всё, не обижайся, получишь пилюль.
Братик стоял, прижавшись к коричневым доскам стены дома, насупившись, шмыгая распухшим носом, в который, похоже, уже прилетела «пилюля». Но сдаваться, похоже, не собирается, смотрит упрямо и зло.
— Или ты думаешь, опять кто-то тебя спасет, как тот, бородатый, который в прошлый раз вылез? Так забудь — чудес не бывает, по…
Заводила, увидев, что лицо жертвы внезапно засияло, как попавшее под луч прожектора, замер на секунду и медленно повернул голову, чтобы посмотреть, что там такое произошло за его спиной.
За спиной произошел я:
— Ну ты нефартовый!
[1] Напоминаю, что в данном мире текущий год — 1093-ий.
[2] Герой намекает на картину Павла Федотова «Завтрак аристократа», на которой обедневший аристократ стыдливо прячет от внезапных гостей свой завтрак из ломтика черного хлеба
Глава 65
— Мы с шестым «А» постоянно соревнуемся. Они постоянно побеждают, но мы тоже их постоянно побеждаем, в футбол, например, и металлолома больше собрали, зато у них стенгазета лучше, конечно, у них же Крашка Дубиков, он прям как настоящий художник, а у нас Лерта и Пулька, они вообще рисовать не умеют, вот мы решили историческую коллекцию собрать, а шестой «А» у нас слизал, и еще у них гильзы и кирпич, и монета серебряная, большая, вся зеленая от старости и написано «Две копейки серебром»[1] и еще год, одна тысяча один, а у нас гильз нету, и денег нету, а Маршановна сказала «Ничего из дома не приносить, только честно найденное»…
— Это Вовка выдумал, что болтунья Лида, мол… — еле слышно пробормотал я.
— А болтать-то мне когда, а болтать мне некогда, — подхватила Манара, — Только на Вовка и Лида, а Колка и Нида.
Я молча развел руками, кляня себя за неосторожность. Даже знанием детским стихов не похвастаешься. Откуда я вообще знал, что их в пятидесятые Агния Барто написала[2]?