Зяма - это же Гердт!

А вот так задуматься… Война. Роковая ущербность. Существование долгие годы за ширмой, похожее на затянувшееся затмение… Потом постепенно, потихонечку, через голос, через тембр, через талант он вырвался из-за этой тряпки… Для того чтобы пройти такой путь и потом выйти на такие вершины мастерства, я убежден, необходимо большое мужество и нормальное человеческое честолюбие. Зяма всегда знал, что он собой представляет, как сейчас выглядит, как соотносится со всем остальным и со всеми остальными в каждый момент своего существования. В нем было достаточно нужного тщеславия.

Вот Зяма сидит за столом. Гости. Он царит. В любом застолье он занимал свою нишу. Он как-то затихал внутренне и созерцал, наслаждался разговором, рассматривал людей, как диковинных рыб.

Вокруг него всегда были люди соревновательные… Он приобретал их, словно выигрывая жизни на аукционе. И радовался потом своим «приобретениям», как ребенок. Он умел любоваться людьми. Слушать их и просто любоваться.

А вот мы с Зямой идем по Пахре. Навстречу идет писатель Икс. Мы идем с речки… И Зяма говорит: «Я не подам ему руки…» И так он это сказал, что мне даже ответить-то на это было нечего. Идем. Молчим. Приближается. Зяма: «Сволочь… гнида… антисемит… не подам ему руки…» Я иду, молчу… А ведь когда долго готовишься к тому, чтобы не подать руки, то обязательно подашь ее… Писатель Икс шага за четыре говорит елейным голосом: «Боже мой… Какие лю-ю-юди…» Зяма как-то замедленно касается его руки своей, убирает ее, словно уже больную, в карман…. и мы молча уходим. Молча, потому что оба знаем, что не подать руки легко, если это процесс взаимный, а вот если человек говорит «счастье мое…»

Мы много отдыхали вместе.

Самым любимым организованным отдыхом у нас был отдых не на курорте в хороших гостиницах, а отдых от Дома ученых — палаточный городок со столовой под навесом, на море, озере или в лесах.

Каждый день в столовке дежурило по двое отдыхающих — подметали пол, накрывали столы, подавали еду и так далее. Нам с Зямочкой выдавали фартуки… Нужно было резать хлеб, орать на всех, чтобы убирали за собой… Когда мы дежурили — было весело. В основном там были ученые (потому что отдых от Дома ученых), а нас (меня, Зяму и Булата Окуджаву) туда пускали из сострадания. Сережа с Таней Никитины бывали много раз… Частенько пели песни у костра вечерком… И даже Булат, который делал вид, что терпеть этого не может, много пел… Зямка читал стихи… И всё было замечательно.

Контингент там был постоянный. У нас была своя компания, но Зяме как воздух нужны были новые инъекции собеседников и поклонников. Есть актеры, как, например, покойный Папанов, которые носят огромные черные очки, кепку до бровей, чтобы ни-ни, никто не узнал и не приставал с автографами… А есть люди, которые стоят открытыми и голыми и ждут: когда же их заметят?.. когда набегут?.. Этакая паническая жажда круглосуточной популярности… Зяма искал не того, кто будет просить у него автограф, не того, кто будет хлопать ресницами и повторять: «Смотрите, живой Гердт!..» — нет. Он искал новую аудиторию. Мог устать от нее через секунду, потерять интерес… Но всё равно шел к людям сам, в надежде на неслыханное…

Звонит Зяма: «Всё!.. Срочно берем жен и детей… по машинам… и поехали».

Нижнее Эшери… Недалеко от Сухуми… Красота невообразимая… У нас с женой и сыном какой-то сарай… Зяме с Таней и Катей досталось какое-то подобное жилье с комнатой чуть побольше. Над кроватью Зямы огромный портрет Сталина, вытканный на ковре, правда, Таня его завесила занавесочкой. И вот такая картина: невероятных размеров завешенный Сталин, а под ним маленькое тело Зямы, испытывающего патологическую «любовь» к этой фигуре… А фамилия хозяина дома, где жил Зямка, как сейчас помню, была — Липартия… И вот Зяма жил у Партии, под Сталиным.

Море было недалеко. Но для того, чтобы до него дойти, требовались и силы, и нервы, поскольку дорога представляла собой каменную россыпь из булыжников, голышей и маленьких острых камешков. Это сейчас придумали шлепанцы и сандалии на толстой и мягкой подошве, а тогда… Но Зямин оптимизм побеждал.

«Никаких курортов и санаториев!.. Только чистая природа, натуральные продукты, натуральные поселяне…»

Вдобавок к натуральным поселянам в первую же ночь мы поняли, что через нас проходит железная дорога. Это было волшебно… каждую ночь мы «тряслись» в поезде, и нас увозило из этого села то на юг, то на север… Но каждое утро мы просыпались опять в Нижнем Эшери…

На заре советской автомобильной эры у всех нас, естественно, была мечта купить машину. А это по тем временам было дикой проблемой. Нужно было ходить, клянчить, подписывать бумажки, чтобы тебя поставили на очередь… Мы с Зямой записывались в очередь, а потом жгли костры по ночам вместе с другими алчущими, чтобы ее (очередь) не проворонить, чтобы тебя (не приведи Господи) не забыли в лицо… И продавали мы машины тоже всегда вместе.