Зиэль

Кабанчика подали мне как заказано: «по-рыцарски», то есть на огромной круглой деревянной доске, окаймленной высоким буртиком – чтобы мясной сок не проливался, на той же доске уместились обеденный тесак, полагающийся к этому блюду, и круглая доска с буртом поменьше – чтобы на нее уже накладывать ломти и с нее есть. Для большой доски приготовлена подставка, рядом с моим столом, чтобы лишнего места не занимать. Гость, заказавший кабанчика по-рыцарски, должен и хочет соблюдать столовый этикет: он берет в руку тесак и сильными изящными ударами поперек кабанчика отделяет себе ломоть за ломтем, а потом укладывает к себе, на столовую доску. Туда же кладет зелень и хлеб и приправы. Удары должны быть точны, дабы ломти получались ровными по всему срезу, равными друг другу по толщине. Мне это нетрудно. Первый ломоть я смел во мгновение ока, даже без хлеба, а второй перегрузил на еще одну подставную доску и велел отнести стряпухе, в знак уважения и признательности: искуснице трактирной – от ценителя едока. Обычно повар делится со слугами, и, судя по оживленной возне, доносящейся из-за кухонных дверей – здесь чтят кабацкие обычаи. Что такое один, пусть даже увесистый, ломоть на всю ораву? – песчинка в буре. Но остальную добычу кухонные пусть подождут, авось не подохнут.

Я жрал во всю мощь своего усердного изголодавшегося желудка, запивая кабанчика белым вином и заедая вино кабанчиком, зеленью, белым хлебом, вымоченным в густом и жирном соке мясном… Ух, хорошо!

Тем временем прикатилась колобком трактирщица Кавотя, встала передо мной, как лист перед травой – толстые руки под передник, в глазах надежда и робость… Стоит, отдувается.

– Как вам кабанчик, сиятельный…

– Изрядный кабанчик, докладывай!

Бубнит, пыхтит моя трактирщица, мекает, заикается – нашла она мне комнату для постоя. Как раз в двух шагах, напротив трактира, только мне улицу перейти. Горница большая, светлая, а наружная дверь в дом закрывается на ключ! Ишь, ты… на ключ…

– А что в доме том, подати, что ли, хранились?

– Не-е, мы деревня свободная, приграничная, над нами хозяина нет, окромя короны. Не подати, а налоги в государеву казну. Ой! А как вы дога…

– Да никак! В приграничной деревне что наружные, что внутренние запоры в хижинах большая редкость. Ворота – иное дело. Раз есть запор – для чего он? Для преступников? – Нет. Отсидеться от врагов? – Тоже нет. Стало быть – выполняют предписанное законом. Все просто.

Трактирщица уразумела нехитрую цепь моих рассуждений и заколыхалась от смеха:

– Отсиживаться от вра… Ой, уморили! Ой, лопну сейчас… давно я так… Простите, сиятельный господин Зиэль, это я не над вами, а просто представила себе, как за дверью отсиживаются… – Тетка спохватилась и запыхтела, в попытках прекратить смех и согнуться в извинительном поклоне.

Тем временем, кабанчик продолжал обильно испускать из своих пропеченных недр розовый мясной сок. Сок этот, горячий, пахучий, натекал на лужицы жира, уже остывшие малость и от этого подернутые бледной гладкой пленочкой… И опять растаяли… А где… а, вот она, деревянная лопаточка… Ею очень хорошо и удобно перемешивать жиры и соки в единый соус, буроватый… густой… о как! Я оторвал от лепешки кус побольше, свободной рукой нащипал пучок зелени на заедку и взялся яростно макать хлеб в этот соус, прямо на большой доске, особенно следя, чтобы подрумяненные края-лохмотья лепешки пропитывались первыми и как следует.

Трактирщица не выдержала прельстительного зрелища и гулко сглотнула, сладострастно содрогнувшись всем своим грузным телом – ну точь в точь тургун заживо проглотил зазевавшегося цераптора, а тот все еще трепыхается, скользя от глотки в желудок.

– Ладно, не кланяйся, а то пузо помнешь. А что хозяева? Где они будут жить в это время?

– Тиун-то? Да это мой двоюродный брат! Во дворе, в мыльне поживут с женой, сколько понадобится. А коли вы захотите в мыльню, дак у меня лучшая в деревне!

– Угу, знаю, слышал уже: сама истопишь… Такая же, как спальня?

– Не-ет! Говорю – лучшая, идемте, хоть сейчас покажу!

– Сейчас я обедаю, тетка! Хорошо, извинения приняты. Присаживайся, покушай со мной, Кавотя Пышка, бери кабанчика…

– Премного благодарна сиятельному господину Зиэлю, но – сыта по самые ноздри. А кроме того – что же это я??? Мыльня нетопленая, вода не проверена, слуги без догляда – а я тут рассядусь графинею, как будто все дела переделаны! То есть, ни за что не допущу бесчестья дорогому гостю и скромным стенам моей халупки. Да лучше сдохнуть! Вот у нас как! Еще муж покойник, бывало, бьет кого за лень да приговаривает…