Читаем Зигфрид полностью

И взглянул он, озираяСтрой дерев тенистых: где выОбитаете, играя,Где ваш дом, лесные девы?И взглянул он вдаль, за вамиУстремляясь тайным взором,Путь отмечен светлякамиК заповеданным просторам.Дол предстал ему зерцаломВ ночь глядящихся течений,Голос — ласковым началомДолгих лунных обольщений.И от голоса до взглядаРадуга запламенела.И сказал: моста не надо,Опущусь в пучину смело.Лик увидеть этой девы!Голосу, конечно, равный,Расточившему напевыДля души моей бесславной!И спешит во тьму долины,И дорогу вызнать хочет.Отрок вдруг… Плетет корзиныИ малютки-стрелы точит,И пастух к нему, пытая,Обращается с вопросом:Где живет моя святаяС пением сладкоголосым?Улыбается невинный:Недалече те пределы.Для нее плетет корзины,Для нее он точит стрелы.И пастух стремится дале,Волю дав воображенью,И она, и его печали,Перед ним мелькает тенью —Синий взор, златые кольцаКос, уста со сладким стоном, —Словно в мае колокольцыС потаенным перезвоном.И с блаженным содроганьемПчелам внемлет он медовым,В дальний путь своим жужжаньемПастуха вести готовым.Вот минует он ворота,Вот в саду стоит чудесном,В ожидании чего-тоПолон счастием небесным.И внезапная обманка, —Ах, как сон ему слукавил, —Появляется смуглянка,Хоть беглянку он представил.Отдает он ей корзину,Стрелы, сладко заточенны…Не от них ли я и сгину —Он вздыхает обреченно.И глядит в колодец темныйИ таинственно дрожащий,Ее глаз — головоломный,Пагубный, сердцекружащий.О пастушке возмечтавшийС чаровницей повстречался,Лишь венки плести желавшийВ женских косах заплутался.Фея, стрелами играя,В грудь ему одну вонзила.Пела слаще звуков рая,А взглянула — пошутила.Навсегда проститься с неюОн решил — и удалился.Глянул издали на фею,Затворил врата и скрылся.Там, где гуще стали чащи,Отрок вслед ему смеется:Не по нраву взор горящий?Греза с явью не сойдется?Лишь одно прикосновенье —И охвачен ты дурманом.Сторожу ее владеньяЯ, Эрот, малыш с колчаном.Распознав погибель поздно,Скрылся юноша в дубраве,А над ним все небо звездно,А вокруг — из сна и яви —Голоса ему повсюду,Мир волшебно благозвучен,И пастух — свершилось чудо —С нею в мыслях неразлучен.Он цветы собрал невольно,Разложив их со значеньем,И отправил безглагольноВ край, объятый дивным пеньем.И цветы рекли: была тыВ грезах золотоволосой,Пламень страсти сжег то златоИ как уголь стали косы.Покарай меня за этоЧерной тьмой ночного взора, —Две звезды в ночи воздеты,И зайдут они нескоро.И, не вымолвив ни слова,Снова он предстал пред нею.Ее взоры не суровы,Не назвать гордячкой фею!Но увы! Мужчина в кельюДерзко вторгся к чаровнице —А в глазах ее весельеПуще прежнего искрится.Весь оружием увешан,Весь рубцами изукрашен —Чистый рыцарь! Хоть и грешный,Но волшебнице не страшен.Час триумфа для героя!По цветам идет державно.По цветам ступает, коиПастушок собрал недавно.И пастух спешит подале, —Для троих в светлице душно, —И смуглянка без печалиГоворит ему радушно:Пропадать и впредь не надоБез ответа и привета.Приходи, я буду радаЗнать значение букета.И пастух сказал: Святая,Пусть не мне ходить в героях,Но опять приду когда я,Будь добра, прими обоих!
Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века