Зигги Стардаст и я

Мы сидим, не моргая, замершие во времени и пространстве, дивясь, выжидая…

– Эта планета. Матушка-земля, друзья мои, понимаете? Мы! Все мы гибнем. Наши ресурсы попросту заканчиваются, – огибает стол. – Загрязнение окружающей среды, человечество – все это уже слишком. И ресурсов не хватит, чтобы помочь. Тысяча девятьсот семьдесят восьмой – наш последний год на Земле…

Джейн-Энн начинает подвывать. Пара других нытиков подхватывают ее всхлипы. Остальной класс сидит неподвижно и молча. Я не моргаю. Иначе, боюсь, что-то пропущу.

Мистер Дулик хватается за голову, сжимает ее изо всех сил, потом поднимает вверх руки с растопыренными пальцами и…

– ПУФФ! Ничего нет. Совсем ничего. Атомная бомба, друзья мои, не оставит ничего. Все это время к нам подкрадывался гребаный… – Он сокрушенно качает головой и снова смотрит в окно.

Всхлипы в классе становятся громче. Он не слышит, застряв где-то в другом месте, в своем разуме. И только Лейси Таррингтон, сидящая в первом ряду, тянет вверх руку. Учитель не видит и не вызывает ее, поэтому она откашливается, чтобы сказать за всех:

– Мистер Дулик, сэр… вы меня пугаете.

Тот вздрагивает и приходит в себя.

– О простите, я не хотел… о боже!

Руки торопливо рыщут в густых кудрявых волосах. Два огромных пятна пота под мышками – точно тест Роршаха: мне видятся крылья летучей мыши.

– Слушайте, я все время перечитываю эту книгу, – говорит он. – Наш мир становится перенаселенным. Мы достигли предела. Мы не успеваем. Но послушайте… – Дулик убегает обратно за стол. – Вот, – говорит он, указывая на цитату. – Вот как мы сможем выжить. Вот как вы можете все изменить. Сейчас. Изменить все это. Вот!

Он снова улыбается, глядя нам в глаза. Глаза, все еще контуженные произошедшим только что. Дулик славится собственными шекспировскими инсценировками, но это было чересчур даже для него.

– Вы, ребята, – говорит он. – Вы все такие прекрасные! Вы и сами это знаете, верно? Вы – будущее. Вы – те, кто сможет все изменить. Вы.

Я не верю. Когда он сканирует взглядом каждое лицо, медленно приближаясь к моему, резко наклоняю голову, мысленно насвистывая «Девушку из Ипанемы».

Потом: классная дверь со скрипом открывается, и гигантская игла скрежещет, царапая винил планеты. Потому что, когда мистер Дулик прислоняется к доске, я вижу, как в класс входят убитые в хлам «чаки».

– Привет-привет-привет, – говорит учитель. – Ты все-таки это сделал!

Время останавливается.

Он стоит в дверях, в ярко-голубых джинсах и белой майке: и то и другое сидит слишком плотно. Его длинные черные волосы и янтарная кожа сияют на солнце, струящемся сквозь отдернутые шторы.

О… боже.

Он протягивает розовый листок бумаги, упираясь взглядом в мистера Дулика.

Тот изучает записку, потом заключает новенького в объятия.

– Добро пожаловать, приятель, добро пожаловать. Я так рад, что ты наконец здесь! Нам повезло, что ты будешь с нами, Уэбстер.

Новенький глухо мямлит что-то в грудь Дулику, свесив руки по бокам.

Дулик отстраняется.

– Что ты говоришь, приятель?

– Уэб. И все. Так меня зовут.

– А меня – Одинокий Рейнджер, – басит Скотти. Придурок.

Разумеется, все смеются. Почти все.

– Ну, хватит, – говорит Дулик. – Уэбстер, почему бы тебе…

– Уэб, – перебивает он, не сдаваясь. Крутой парень.

– Уэб. Извини. Почему бы тебе не присесть? Попробуем ввести тебя в курс дела.

Он шаркает в конец класса, и, когда проходит мимо меня, я одариваю его полуулыбкой, мол, привет, это потрясно, что мы познакомились в туалете, но, кажется, новенький не замечает и плюхается на стул через пару рядов от пустующего места Старлы.

Мистер Дулик хлопает в ладоши.

– Ну что ж, начнем, пожалуй. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».

Я слушаю вполуха, водя пальцами по перышкам чайки на обложке, и тем временем как-бы-невзначай-чисто-случайно потихоньку поворачиваю голову, чтобы получше его рассмотреть.

У него нет ни учебников, ни сумки, ни карандашей – ничего. Он просто сидит, упершись взглядом в столешницу. Потерпевший кораблекрушение на собственном Острове Одинокой Парты. Вид какой-то печальный, даже потерянный. А к тому же еще и странный: он мерцает. Как передатчик или…

Тут его взгляд внезапно резко вспархивает, с лету врезаясь в мой. Я тут же отворачиваюсь.

Желудок снова подает голос, но я не обращаю внимания. Кисти рук начинает покалывать: еще один из продолжительных побочных эффектов от лечения доктора Эвелин. Игнорирую ощущения.

Соседка новенького, Саманта Джордан, Верховная Королева Всего и Вся, убрала учебники и плетеную сумку как можно дальше от него. Если бы здесь была Старла, она сунула бы все ее вещички на место. Если бы у меня хватило духу, я подошел бы и сделал то же самое.

Но не делаю.

Вместо этого просто смотрю. Вскоре мои глаза стекленеют, и…

Я лечу над Островом Одинокой Парты, паря в фальшивых нарисованных облаках.