Зигмунд Фрейд

Все это время он беспокоится о приличиях. Он запретил Марте оставаться у подруги, которая «вышла замуж до свадьбы», что было совершенно непростительно. Он не позволял ей кататься на коньках, если была вероятность, что она будет кататься держа за руку мужчину. Подарив ей «Дон Кихота», он решил, что зашел слишком далеко. «Ты совершенно права, моя принцесса, – пишет он, – это чтение не для девушек». Он забыл, «когда отсылал ее тебе, что там много грубых и отвратительных мест». Фрейд-психоаналитик сказал бы, что не существует невинного «забыл». Если он подарил ей эту книгу, значит, он хотел, чтобы она ее прочитала.

С госпожой Бернейс у него были натянутые отношения, перераставшие иногда даже в откровенную вражду. Она была догматичной и умной женщиной из скандинавской семьи. Она любила продемонстрировать свое превосходство над людьми и не собиралась отдавать дочь этому атеисту без борьбы. С другой стороны, она понимала, что Фрейд, невзирая на происхождение, очень неординарный человек. Он не ладил и с Эли Бернейсом, начинающим бизнесменом. Фрейд не очень-то одобрял его прожекты, а женитьба Эли на старшей из его сестер Анне в октябре 1883 года усугубила положение. В Гамбурге состоялась традиционная еврейская свадьба, но Фрейд на нее не поехал.

В его письмах, очень интроспективных, виден образ человека, сжигаемого тайным огнем. «Я едва сдерживаю в себе дикие порывы», – говорит он Марте в одном письме; «во мне заключены всевозможные дьяволы, которые не могут вырваться на свободу и делают меня неистовым и страстным». Он добавляет, что если бы ему удалось найти объект приложения усилий, где он мог бы «рискнуть и победить», он стал бы спокойнее, но вместо этого он «вынужден (и тут просто слышно, как ручка с досадой втыкается в бумагу) умерять и контролировать себя».

Мир разочаровывал его. Человечество тоже не возрождало в нем веры. Когда Марта описала ярмарку в Гамбурге и толпы народа на ней, в ответ он послал ей целую проповедь о печальном спектакле бездумной бедноты «с толстой шкурой и легкомысленными привычками», которая пользуется моментом удовольствия, потому что ей больше нечего ждать. «Бедные слишком беспомощны, слишком беззащитны, чтобы вести себя подобно нам». Так что он выводит, что существует «психология простого человека, которая значительно отличается от нашей».

Фрейд пишет об аскетичных «Мы», которые не могут быть подобными бездумным «Им», и в то же время как бы занимает позицию стороннего наблюдателя. Его «дьяволы» никуда не исчезли, а только получили новое название – «природные инстинкты». Признание того, что «неудовольствие» – это обратная сторона «удовольствия», указало на конфликт между желанием и потребностью подавлять его, на котором построена вся его психологическая система.

Толпа удовлетворяет свои аппетиты, а мы лишаем себя этого. Мы ограничиваем себя, чтобы сохранить целостность, мы сохраняем здоровье, способность к наслаждению, эмоции. Мы сохраняем себя для какой-то неизвестной нам цели. И эта привычка постоянно подавлять в себе природные инстинкты делает нас более утонченными. Наши чувства более глубоки, и поэтому мы не требуем от себя слишком многого. Почему мы не напиваемся допьяна? Потому что неудобство и унижение последствий дают нам больше «неудовольствия», чем удовольствия, которое мы получим, употребляя спиртное. Почему мы не влюбляемся в нового человека каждый месяц? Потому что при каждом расставании мы лишались бы части нашего сердца. Почему мы не делаем своими друзьями всех? Потому что потеря друга или несчастье, которое с ним может произойти, очень сильно скажется на нас. Поэтому мы скорее стремимся избежать боли, чем получить удовольствие.