Его массивные колонны и прозрачный с переплетами купол венчало вишневое знамя со свастикой. Я долго смотрел на мрачную громадину, мысленно проникая в залы и служебные кабинеты, в которых вершились судьбы людей, государств и продолжающейся войны.
По воскресеньям, когда мы не работали, была возможность поехать на знаменитую толкучку на Alexanderplatz. Площадь бурлила с утра до позднего вечера. Там, на черном рынке можно было приобрести продовольственные карточки, нас интересовали, в основном, хлеб и сигареты.
С наступлением комендантского часа ее покидали все кто должен был вернуться в лагерь. На площади, в нижних этажах зданий, находились знаменитые дешевые закусочные Aschinger'a, где по самым доступным ценам можно было пропустить кружку светлого или черного эрзац-пива и закусить селедочным или овощным салатом.
В этих же ресторанах знакомились с предлагавшими свои услуги профессионалами-художниками — желающие могли заказать черно-белый портрет на память о знаменитой площади.
Если говорить о продовольственных трудностях в Берлине, то горожане их не испытывали. И я не раз вспоминал строки из «Бакинского рабочего» о том, что жители Берлина уже в 42-м, уничтожив всех собак и кошек, добрались до крыс.
Торговля, зрелища, рестораны, средства связи и передвижения, городской транспорт — все работало в своем обычном режиме. Иногда казалось, что войну ведет какая-то другая страна, а не Германия. Война напоминала о себе лишь тогда, когда на Берлин совершали редкие налеты. Противовоздушная оборона легко справлялась с англо-американской авиацией, и объявление противовоздушной тревоги не вызывало у жителей чувств опасности и страха.
Дом, в котором жили рабочие фирмы, тоже имел подвал на случай воздушной тревоги, но рабочие не пользовались убежищем. Как правило, сигнал воздушной тревоги объявлялся сразу же после того, как самолеты пересекали Ла-Манш и брали курс на Германию. Редко, когда они достигали Берлина, а те, кто оказывался над городом, сбросив груз, быстро возвращались на свою базу. Обычно минут через 30–40 тревога заканчивалась, и наступала тишина.
В конце октября 1943 года население Берлина пришло вдруг в необычное волнение. При налете на город были сброшены листовки: предупреждение союзников вызвало панику. Это было особенно заметно на вокзалах, куда бросились женщины с детьми, домашними вещами, чемоданами, рюкзаками. До ноября, когда планировался массированный налет англо-американцев, оставалось считанное время.
Как-то возвращаясь из Вустрау в Берлин, на вокзале я увидел совершенно необычную картину — вокзальная площадь и платформы были забиты отъезжающими. Повсюду шум и суматоха — обстановка напоминала наших беженцев, покидавших прифронтовую полосу.
Я спросил прохожего, что все это значит, и услышал, что англо-американцы еще раз предупредили о налете. Я не не поверил в это.
Через несколько дней ажиотаж и паника стали стихать, и скептики уже посмеивались над легковерами, поверившими в «басню», — население успокоилось. Осень давно сбросила с деревьев листву, сменила ласковое тепло на пронизывающий и сырой холод, туман и слякоть. Теперь все больше тянуло к теплу, в помещение.
Ту ночь, с 13 на 14-е ноября 1943 года, невозможно забыть — тогда впервые за все годы Берлин был подвергнут массированному налету нескольких тысяч самолетов.
День выдался серый и сырой — временами шел дождь. Асфальт из темно-серого стал черным. Порывы сильного холодного ветра пронизывали до костей.
Мы давно поужинали и собирались спать, когда услышали знакомые звуки сирены и, как обычно, засомневались в необходимости убежища.
— Ну вот и алярм.[15]
— Стоит ли идти в келлер?[16]
— Зачем? Я не хочу разбивать себе ночь.
На сей раз желание пришлось изменить. Поначалу стрельба зениток слышалась где-то далеко, и все походило на обычную бомбежку. Потом разрывы послышались ближе, и вот уже ухнуло где-то рядом, отчего стали сильно хлопать дымоходные заслонки, вызвав настороженность и тревогу.
Когда же стали раздаваться тяжелые «вздохи» обвалов зданий, то показалось, что следующий снаряд обязательно угодит в наш дом. Хотя несколько фугасок попали на крышу дома и вызвали пожар, прямого попадания тяжелых бомб мы в эту ночь не испытали. Фугаски были потушены, но алярм продолжался.
Необычно развивались события этой ночи. До того, как явились над Берлином тяжелые бомбардировщики, штурмовая авиация союзников подавила зенитные точки противовоздушной обороны. Зенитки стихли, и тяжелые самолеты англо-американцев стали хозяйничать в Берлине, как у себя дома.
Думаю, что хорошо проведенная операция не обошлась без разведки. Потребовалось лишь всего 15–20 минут, в кромешной тьме, чтобы вывести из строя зенитные батареи. А затем последовала одна волна бомбардировщиков за другой, с невероятной силой бомбивших город в течение нескольких часов.