Зигзаги времени. Книга вторая

Кондрашов-младший рухнул на колени перед толпой и, размазывая хлынувшие слезы, просил пощады. Но толпа хотела крови. Я поднял руку и потребовал тишины.

— Друзья! Я понимаю, что вы требуете сурового наказания этому зарвавшемуся молодому злодею. Но кто же оплатит потерю трудоспособности нашему влюбленному жениху, если мы казним обидчика? А по Правде пишется, что виновный должен заплатить мзду соответственно его вине! Пусть заплатит за дни, что он не может работать, то есть сто рублей серебром, и десять рублей штрафа городу, которые я хочу потратить на бесплатную больницу для детей и беременных женщин. Если согласны, подымите руки! — подвел я итог. Лес рук поднялся над площадью.

— Вот только, кто заплатит за него? Я не вижу желающих.

— Я здесь! — проскрипел голос, как будто несмазанная дверь открылась в неведомо куда.

Высокий, худощавый мужчина с редкой хилой бородой и злобными глазами поднялся на помост. Следом за ним шел упитанный мужичок с сумкой через плечо. Отовсюду слышался шепот: «Сам Кондрашов пришел!», «Так им и надо, кровопивцам!». Кто-то просто плевал им во след.

— Я готов заплатить за сына! — проскрипел купец.

— Хорошо! Сто рублей пострадавшему и десять городу! — сказал я.

Купец махнул рукой следующему за ним мужичку, и тот стал доставать из сумки кошели. Вручив сто рублей пострадавшим, я повернулся к народу:

— Мои земляки! Пострадавшая сторона удовлетворена вашим судом, но удовлетворены ли вы этим? Деньги заплатил отец, он же и воспитал негодяя! А сам-то негодяй ничем не рассчитался! Думаю, десяток ударов кнутом по заднему месту добавят мозгов, что нельзя обижать слабых, нужно уважать старших и другие основы христианства! Кто готов стать учителем этого недоросля? Кто вобьет ему через зад, мудрость народную?

Толпа хохотала, на помост вышел кряжистый казак, поправляя роскошные усы. За голенищем у него была воткнута нагайка:

— Дай, княже, поучить этого парубка! Своих выучил, хорошие хлопцы получились, авось и из этого дурня толк будет!

Я махнул рукой, и стражники привязали его к столбу, спустив портки почти до колен. Казак поплевал на ладони и, взмахнув нагайкой, опустил ее ровно поперек розовых булок. Рев раздался над площадью, казалось, орал не один купчишка, а десяток. Следом за вторым ударом последовала новая серия возмущенных воплей. После шестого удара голова виновника поникла, и воплей не последовало.

— Скис, слабак! — сплюнул казак, сматывая нагайку и засовывая ее за голенище.

— Воевода! Можно вопрос? — раздался женский голос. На помост поднялась мать больного дифтерией ребенка.

— Конечно! Мы ж с народом суд ведем! — ответил я.

— А если по Правде, что бывает за изнасилование подчиненной[14]?

— Кто же тебя «пошиб»? — удивленный смелостью женщины, спросил я.

— А вот купец Кондрашов, вместе со своим управляющим и испоганили меня! — указав на этих двоих, что стояли на помосте, ответила она.

— Ты что брешешь, потаскуха! — кинулся к ней купец, но я ударом в челюсть отправил его в нокдаун.

Мои воины подскочили и быстро подняли его. Я подошел к управляющему и, ласково глядя своим змеиным взглядом, в котором светилась холодная ярость, спросил:

— Будешь рассказывать, или встанешь на его место к столбу? — я указал на привязанного сына купца, Елисея, с голым задом.

— Буду, воевода, буду! Два или три года назад, когда она устроилась к нам на кухню, мне Артем Иванович приказал ее привести к нему в комнату. Там он ее изнасиловал, а я ее держал. До этого он нечаянно задушил во время изнасилования девку из деревни…

Тут он всхрипнул, так как в груди его торчал кинжал, который метнул в него купец, выдернув из ножен моего воина. Купца, конечно, скрутили, но то, что он не сознается в убийстве девушки, это было точно. Правда, хватит и убийства управляющего, но там-то было еще и изнасилование.

— Народ! Вы все были свидетелями убийства на ваших глазах. Что скажете, какое наказание надо дать этому злодею и его сыну?

— Смерть! Смерть! — слышалось отовсюду.

— Какую смерть мы ему уготовим? — спросил я.

— На кол его! На кол! — громче всех кричали женщины.

— Что решим с его сыном Елисеем?

— Пусть уходит из города, безо всего! — раздался громкий мужской голос.

— Тихо! — приказал я. — Повелеваю! Все имущество, движимое и недвижимое, отходит городу. Лавки и их товары, после учета, выставляются на продажу. Ладью после оценки городом, выкупаю я для воинства нашего. Дом отдаю под больницу, весь нижний этаж, верхний — для проживания лекарей. Кто против, прошу оспорить мое решение!

Отовсюду послышались одобрительные возгласы, крики купцов о сроках продажи лавок, но никто не сказал ничего против моей речи. За это время стражники установили в отверстие помоста готовый шест, который не первый год служил для казни преступников. Сделанный из прочного дерева, он был отполирован до блеска, его верхний конец плавно сходился, образуя острие.