Зияющие высоты

Забулдыга с помятою рожей.
Год-другой, — и тебя больше нет.
Лейтенант с нежной девичьей кожей
Курс полета наносит в планшет.
До конца твоя песенка спета.
Не скомандуешь жизни — кругом.
Светит в утреннем небе ракета.
По машинам, ребята! Бегом!
Ни мечта. Ни печаль. Ни забота.
Забегаловки рвотная вонь.
В вышине лейтенант с разворота
По земле открывает огонь.
Скукой вечности стала минута.
Грязной стойкой кончается мир.
Кружат, кружат, свернувши с маршрута,
Где горит на земле командир.
Жизни след синяками под бровью.
Всем плевать, что хрипишь до сих пор.
Лейтенант, истекающий кровью.
Перебитый снарядом мотор.

В Забегаловке просидели до закрытия. Прихватили еще полчаса, пока уборщицы мыли пол. Потом побрели к Ларьку. С некоторых пор, говорил Учитель, я думаю только о прошлом. И ни о чем другом больше думать не могу. Страшно. И места себе не нахожу от того, что прожил не свою, а какую-то вроде бы чужую жизнь. Как будто идиот-режиссер подсунул мне совсем не ту, не мою роль. А переигрывать поздно. Я тебя понимаю, сказал Хмырь. Со мной тоже такое бывает. Чувствую себя невинно осужденным на бессрочную серость, глупость, пошлость и все такое прочее. Лейтенант, истекающий кровью, — это хоть чуточку романтично. А если так:

Исходящий мочою ученый,
Перебитый соплями поэт.

Пожалуй, это ближе к истине, сказал Учитель. Вся наша жизнь ушла на то, чтобы обрести внутреннюю свободу. Обрели. А что с ней делать? Мы вроде все знаем, все понимаем, не связаны никакими предрассудками. Ну и что? Годы? Я не хочу жить снова. Вот наш дом, сказал Хмырь, отжав фанеру в стенке Ларька и забираясь внутрь. Отдельная квартира — мечта рядового ибанца! Залезай? Ночь перебьемся, а завтра что-нибудь придумаем. Я считаю, надо шарики подкатить к Спекулянтке. Баба — во! И добрая. И оборотистая. Будешь жить, как у Христа за пазухой. Впрочем, если она не влипнет с этой ревизией.

Так Учитель обрел кров на первую ночь на свободе. И приснился ему сон. Ему приснилось, что он на самом деле на свободе.

ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА

В первый же день после ПИ без объявления войны началось Великое Глобальное Целование (ВЦ). Никто не знал, почему оно началось и зачем. Лишь после того, как оно закончилось, и без объявления мира начался мир, выяснилось, что враждебные силы хотели повернуть историю вспять. Но ибанцы перецеловали всех и покрылись неувядаемой славой. Поэтому ВЦ с их стороны было справедливым. Еще лишний раз подтвердилась правота ибанизма — самой научной науки, по которой все и происходило в мире в последние столетия. Заведующий Ибанска (Заибан) был награжден десятью тысячами высших орденов и удостоен высшего воинского звания ефрейториссимуса. Заместители получили по пять тысяч высших орденов и по чину фельдфебелиссимуса. И так далее, вплоть до забулдыги Хмыря, который закончил ВЦ безнадежно рядовым и не получил никаких наград. Он был и этому безумно рад, так как могло быть еще хуже. Единственное, о чем он просил высшие власти в лице Участкового, это чтобы его оставили в покое. Участковый за сравнительно скромное вознаграждение (два поллитра в неделю) шел навстречу и позволял Хмырю ничего не делать.

ВЦ было самое большое. Зато самое последнее. Теперь мы перекуем мочу на рыла, сказал Заибан, вылезая из погреба, откуда он руководил сражениями. И приказал Академии Наук приготовить ему круглосуточный доклад, который он намеревался зачитать по поводу Великой Победы. Для зачтения доклада в помощь Заибану рационализаторы изготовили Робота, как две капли похожего на Заибана. Во избежание недоразумений Робота-Заибана заперли в чулан. Вскоре из чулана стало распространяться чудовищное зловоние. Когда чулан вскрыли, выяснилось, что Робот наложил в штаны самым натуральным образом. Это было единственное доказательство того, что он настоящий Заибан, а тот Заибан, который в это время шлялся по Ибанску и отдавал дурацкие распоряжения, был Робот. Заибан все мероприятия двойника присвоил себе и очень гордился ими.