Зима 1237

– Как-как… Как еще их можно встретить, если у татарвы сила огромная?! Если войску их несть числа?

Бродник попытался было встать, но острие моей сабли больно кольнуло плоть, из ранки побежала кровь, и тогда он со вздохом продолжил говорить, лежа на земле:

– Наши люди издревле враждовали с половцами, с тех самых пор, как пришли они к Дону и Днепру, прогнав торков и добив печенегов. Ополчение бродников сражалось бок о бок с княжескими дружинниками-торками в сече у Белой Вежи, и едва ли не все там в земле осталось. А кто из князей черниговских пришел защитить свой народ от степняков, городища наши и веси разоряющих?! Кто из великих князей киевских вспомнил о людях, отрезанных от Руси степью?! Никто… Наши бы и рады были вернуться, да разве можно степь, полную разбойников половецких, малой силой пройти? С женками и детьми? Вот и вынуждены были предки мои хорониться в плавнях да лесах по берегам Дона, прячась от врага.

Прошло время, выросли дети, ставшие мужами. Уцелевшие вои, среди которых были и принятые нами черные клобуки, обучили их ратному искусству – искусству сражаться по-степному. Еще в ту пору в земли наши бежали, спасаясь от ворога, русичи из Тмутаракани, после того как княжество, отданное грекам, взяли на меч касоги. Усилились бродники, начали отвечать половцам, строить остроги, кои с наскока степнякам взять не удавалось… С тех пор и враждовали мы с ними, бранились, Русью забытые, но о Руси помня.

После короткой паузы Ждан продолжил:

– Когда в наши земли пришел нойон Субэдэй, бродники помогли монголам, потому как они сражались с нашим давним врагом. Кто же знал, что за степняков, так много зла на Русь принесших, вступятся самые могучие князья юга и запада? Но Плоскиня на Калке никого не предавал и крестного целования не нарушал: Субэдэй и ему обещал, что кровь княжеская не прольется… Вот только нойон нашел способ казнить русичей, крови не проливая. Бродники изу мились такому вероломству и жестокости, но что они могли сделать?!

– А скажи, Ждан, теперь-то что бродники будут делать? Зачем ты явился на Русь?!

Лицо бывшего (а возможно, уже и не бывшего) пленника понурилось, и тот ответил, как кажется, совершенно искренне:

– Бродники сделают то, что поганые им прикажут. И если они направят наших воев на Русь, значит, те пойдут, ибо никто и ничто не может устоять против их великой рати! Правда, и наши не хотят воевать против своих… И потом, бродники уже помогли татарам, не дав бегущим от них половцам хана Котяна уйти нашими бродами! Точнее, попытавшись не дать, ибо половцы прорывались через броды с бешеной яростью, они ведь не только себя спасали, но и женок своих, и детей… Мы потеряли многих воев в этой брани и все же не сумели остановить половцев. Впрочем, татары оценили это и подтвердили мир между нами. Бродники же просили не отправлять наших воев на Русь, ибо число их теперь мало и драться с единоверцами, сородичами сердце претит. Взамен мы обещали им помощь против другого нашего давнего врага – касогов. Но когда я покидал Дон, монголы еще не дали свой ответ.

Мне показалось, что Ждан говорит правду, и я, наконец, отвел саблю от его горла, позволив броднику встать. Ждан действительно поднялся на ноги, распрямившись неспешно, с достоинством расправив плечи. Посмотрев мне прямо в глаза, он продолжил ответствовать:

– На Русь я отправился один. Я ведь бывал и в Чернигове, и в Рязани, и в Пронске с купеческими ладьями, в охрану нанимался. У меня здесь и знакомцы есть добрые, и друзья… Верите или нет, но я чувствую, что Русь – это моя родная земля, такая же, как и Дон. Ведь именно отсюда пришли мои предки, здесь живут мои сородичи, единоверцы… И я не желаю зла родной земле, не желаю служить поганым монголам-клятвопреступникам, в их рати супротив своих же идти! А ежели суждено Руси пасть под татарскими саблями, так я хочу разделить ее участь, защищая ее. На Дону у меня нет семьи, татарам некому будет мстить, а ведь многие семейные бродники пошли бы со мной, коли не опасались бы за близких… Мне же терять нечего и не за кого бояться. Так что, дружинные, возьмете меня с собой, в Пронск?

Я замер, по-хорошему пораженный жарким, искренним признанием бродника, не имея, впрочем, права разрешить ему с нами пойти или же, наоборот, запретить. А Кречет просто не успел ответить – к нему обратился Микула, только что вышедший из соседней полуземлянки:

– Стрелу еле вытащили, Лад много крови потерял, сейчас спит. Рану прижгли, но ему теперь долгий уход нужен. Скажи, Ждан, татей здесь сколько было? Может, в лесу еще кто остался?

Бродник отрицательно покачал головой:

– Нет, они если уходили на дорогу разбоем промышлять, то всем скопом. А после того как я двоих упокоил, оставалось полтора десятка. Они ведь и до того потери несли на деле лихом. Так что, коли от вас в сече никто не ушел, то, знать, всех вы живота лишили.

После недолгой паузы Кречет огласил свое решение:

– Захар останется с Ладом… А Ждан пойдет с нами.