Зима была холодной

— Конечно. — Она попыталась улыбнуться. — Всё в порядке, Колум. И мне очень жаль, что так вышло. Если бы это было в моих силах, я сделала бы всё, чтобы избавить вас от этой боли.

— Если бы это было в ваших силах… — эхом прошептал Колум, криво улыбнувшись. — Сложись наша жизнь иначе, мы никогда бы не встретились. А если бы встретились, вы не посмотрели бы ни на меня, ни на Киллиана.

— К чему гадать о том, что никогда уже не сбудется? — Алексис сделала крохотный шажок назад, но пальцы Колума неосознанно впились в её плечи, удерживая подле себя.

— А если бы шанс всё-таки был? — проговорил он горячечно, лихорадочно бегая глазами по её лицу. — Хотя бы один, крохотный шанс?

— Колум, — осторожно сказала Алексис, — я люблю Киллиана. Я выхожу за него замуж. Всё уже решено.

— И вы даже не хотите рассмотреть другой вариант? — настойчиво вопрошал Колум, не сводя глаз с её губ.

— Нет. — Алексис твёрдо смотрела на него, чувствуя, как растёт злость. На себя, за то, что решила поговорить и недооценила силу его чувств. И на него за то, что пытается уговорить, надеется на что-то.

— Вы не можете быть уверены, если не попробуете, — выдохнул Колум и вдруг подался вперёд, накрывая её губы своими. От неожиданности Алексис застыла, позволяя ему поцеловать себя, крепко прижать к груди. Поцелуй был умелым, горячим, но абсурдность, дикость происходящего не давала не то, что расслабиться — даже на мгновение испытать удовольствие. Она с силой упёрлась в его грудь, отталкивая от себя, и залепила звонкую пощёчину. Тяжело дыша, Алексис смотрела на Колума, чувствуя, как от обиды на глазах вскипают слёзы. Колум несколько секунд растерянно смотрел на неё, а потом в глазах полыхнул испуг, и он упал на колени, поймал её руки, прижал к губам.

— Простите! — сдавленно прошептал он. — Ради Бога, простите меня! Я не знаю, что на меня нашло! Обещаю, никогда более не позволю себе коснуться вас подобным образом!

Алексис молчала, напуганная этим ураганом страсти, который превратил спокойного, привычного отца МакРайана в исступлённого мужчину. Жалость поднималась внутри, душила, катилась слезами по щекам. Сколько они так простояли — он, на коленях, целуя её руки, бормоча что-то, она — застыв, словно соляной столб, не обращая внимания на то, что плачет? Наконец Колум затих. Вздохнул прерывисто, прижался щекой к её ладоням в последний раз и резко поднялся. Отошёл к камину, пригладил волосы, тяжело вздохнул.

— Давайте просто сделаем вид, что ничего не было, — нарушила молчание Алексис. — Я не скажу ничего Киллиану. Но мне хочется быть уверенной, что подобное действительно не повторится. Ведь скоро мы всё-таки породнимся.

— Не повторится, — спокойно ответил Колум, поворачиваясь к ней. На лице ни кровинки, от огня, полыхавшего недавно в глазах, не осталось и следа. Перед Алексис стоял привычный отец МакРайан, даже улыбался ей тепло, ровно, как раньше. Отчаянно желая вновь вернуть всё на твёрдую, привычную почву дружбы, Алексис спросила:

— Быть может, вы пожелаете провести Сочельник с нами? Всё-таки, в этот праздник хотелось бы, чтобы семья собралась вместе.

— Вы уверены, что я не помешаю?

— Мы будем у Каннингов, потому что у них больше места. — Алексис улыбнулась. — Они будут только рады вашему присутствию. И мы с Киллианом тоже.

— Я приеду, — вздохнул Колум, понимая, что отказать попросту не может. Да и перспектива сидеть в Сочельник одному, с бутылкой виски, перебирая в памяти каждую ошибку, не вызывала прилива оптимизма…

Киллиан вернулся, как и обещал, двадцать третьего декабря. Ворвался в дом, принеся запах мороза и хвои — в руках он держал несколько еловых лап. Алексис бросилась ему на шею, счастливо смеясь.

— Я подумал, что ставить ёлку нам негде. — Киллиан вздохнул: и так небольшой, домик стал ещё меньше, когда в нём появилась лохань, скрытая за ширмой.

Пока грелась вода, Алексис засела за столом, перевязывая жгутом ветки. А потом достала ворох рукоделия и украсила получившийся венок разноцветными бантами из обрывков лент.

— Наше первое Рождество вместе, — сказала она, разглядывая венок. Киллиан подошёл, встал за спиной, обнял и нежно притянул к себе.

— Первое Рождество за много-много лет, которое я буду встречать, — прошептал он, — потому что снова верю в чудеса.

И оно действительно было чудесным. Весёлым, наполненным уютом и смехом. Алексис совершенно не чувствовала неловкости, сидя между Киллианом и Колумом, может, потому что отец МакРайан весь вечер громко шутил и снова был самим собой, привычным и остроумным. А Киллиан возился со старшими сыновьями Каннингов, рассказывая им об охоте и о том, как выслеживать ласку и горностая. Была и музыка — Джон достал банджо, и они распевали хором «В полях Оклахомы» и «Милашка Дженни и ковбой», а после собрались и поехали в город.