Зима была холодной

Киллиан продолжал молчать, пытаясь понять, куда клонит Золотой Ястреб. Прислушиваясь к себе, он с удивлением, понял, что не испытывает к вождю ставшей привычной ненависти. Этот человек внушал уважение, и не только своим видом. Он говорил коротко, скупо, но веско, заставляя прислушиваться. И в самом деле — что он теряет? Колум отзывался о Золотом Ястребе с уважением, хотя Киллиан и поднимал его на смех. Но сейчас он и сам невольно проникся, к тому же, понимая, что выбора особого у него нет.

— В тебе много страхов и сомнений — так говорил твой брат. А теперь я и сам вижу, что он прав. Ты потерял себя. Потерял свою тень. А человек без тени не боится смерти. Это плохо.

— Разве воин должен бояться смерти? — саркастично поинтересовался Киллиан.

— Ты больше не воин, — отрезал вождь. — Твоя жизнь изменилась. Надо принять её. Или не жить вовсе.

— И что ты предлагаешь? — Киллиан усмехнулся. — Станцевать с бубном и попросить совет у Медведя?

— Ты глуп, — беззлобно усмехнулся индеец. — Но это не страшно. Иди, помойся, от тебя смердит, как от скунса в брачный период.

Он кивнул, и к ним подошли два индейца. На Киллиана они смотрели настороженно, и тот ответил им таким же взглядом.

— Они проводят тебя до воды. Потом приведут ко мне.

Тёплые источники полукругом огибали резервацию, и Киллиан вскоре с наслаждением опустился в воду, помня, что долго нежиться в тепле не получится. Но, когда вылез, не нашёл своей одежды. Рядом стоял один из проводников-индейцев, протягивая синее армейское одеяло.

— А моя одежда? — возмутился Киллиан. Но индеец лишь равнодушно пожал плечами и пошёл обратно, в деревню, вынуждая закутаться и идти следом. В босые ступни впивались мелкие камни и сухая трава. Поднялся ветер, и облака над головой снова грозились пролиться дождём.

Вскоре они оказались у землянки, чей круглый купол возвышался над Киллианом не больше, чем на голову. Повинуясь всё тому же молчаливому проводнику, Киллиан пригнулся, проходя в длинный тёмный коридор и спускаясь вниз на несколько ступенек, чувствуя, как густеет воздух, становясь влажным и ароматным. Когда ступени кончились, он оказался в небольшом помещении, обложенном изнутри плотно пригнанными брёвнами. Четыре жерди образовывали каркас, смыкаясь над головой. В центре тлел огонь, круглые камни у очага парили, когда на них плескали водой.

— Садись. — Вождь был уже здесь, сидел на одной из низких деревянных скамей, стоящих по кругу.

— Что это? — спросил Киллиан, оглядываясь.

— Здесь мы очищаем не только тело, но и душу, — ответил Золотой Ястреб, плеснув на камни новую порцию воды. Запахло чем-то густым и сладким. — Здесь ты попробуешь получить ответы и избавиться от призраков прошлого. Держи.

Киллиан с недоверием уставился на длинную тонкую трубку. Попытался принюхаться, но запах трав щекотал ноздри, не давая расслышать более тонкие ароматы.

— Это — калюмет*, дар Великого Духа. То, что поможет твоей душе поговорить с богами.

— Мой Бог меня не слышит, — скорее по привычке, чем по необходимости рассеянно ответил Киллиан, беря трубку в руки.

— Может, потому что ты недостаточно громко говоришь? — хитро улыбнулся Золотой Ястреб, откидываясь на стену и продолжая следить за Киллианом.

Сладковатый, густой дым заполнил лёгкие, а в голове приятно зашумело. Передав трубку вождю, Киллиан сбросил одеяло под ноги и глубоко вздохнул.

— Слушай себя, — донёсся как сквозь вату голос вождя. — Слушай и смотри.

Новая порция дыма затопила разум, и Киллиан прикрыл глаза, расслабляясь, послушно открывая сознание. Ему стало интересно: каким образом табак и баня могут помочь забыть прошлое. Хотелось рассмеяться и крикнуть индейцу, что их хвалёные обряды — первобытный бред, когда перед глазами вдруг начали появляться картины. Размытые, туманные, но узнаваемые.

Он снова шёл к дому, и заиндевелая трава похрустывала, ломаясь, под ногами. Но сейчас воспоминание о том дне, самом страшном в его жизни, не приносило ожидаемой боли. Он словно смотрел со стороны, как на старую, выцветшую фотокарточку, глядя на Мэренн. Голос Золотого Ястреба звучал всё глуше, прося рассказать, и Киллиан сам не понял, как начал говорить, широко распахнув глаза, ничего не видя перед собой, заглядывая в саму глубь души.

— Ты ничем не мог им помочь, — донёсся далёкий голос.

— Мог! — зло выкрикнул Киллиан. — Мог! Приди я на час раньше, и всё было бы по-другому!

— И ты лежал бы рядом с ними, — грустно ответил голос. — Кому стало бы от этого легче?

— Мне, — прошептал Киллиан, крепко жмурясь, надеясь, что видения пропадут. Но они стали объёмнее, ярче. — Мне бы стало легче, — повторил он еле слышно.

Раздалось шипение, и новые клубы пара взвились к потолку. Киллиан снова и снова спускал крючок, опуская на пол мёртвого сына, чувствуя, что с каждым новым выстрелом взрывается всё внутри, скручиваясь горьким комом. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с потом, и дыхание стало резким, прерывистым. Он не мог отпустить этого, не мог себя простить.

— Лучше бы я нашёл его мёртвым! — измученно прошептал он, пряча лицо в ладонях.