Зима и лето мальчика Женьки

— Что? — Седые брови удивленно поднялись.

— Я могу вам платить. Хоть сколько-то… Возьмите его!

Алена всхлипнула раз, другой — и разрыдалась. Она уже год обивала пороги музыкальных школ. Шесть в городе, две в пригороде. Восьмерка, рухнувшая на выпуклый бок и превратившаяся в знак бесконечности, лента Мебиуса, каменная, необъятная, как Великая Китайская стена. Можно ли пробить камень? Музыкальные школы должны работать на результат. Их ученики должны поступать в музучилища. Детдом имени Макаренко гарантировать поступление воспитанника в музыкальное училище не мог. Четкий конвейер получения заветного среднего образования работал без сбоев: школа — ПТУ — большая жизнь. В системе государственного воспитания не было места талантливым сиротам.

Профессор изумленно молчал. Менее всего склонный к сантиментам, он привык к слезам и просьбам мамочек. Но время — товар драгоценный, его стоит тратить, только если есть надежда на будущее. Девушка все всхлипывала и говорила, говорила. И этот мальчишка, да… очень талантливый. Черт возьми, откуда это чувство вины?

— Мне приходилось заниматься с детдомовцами, — заговорил наконец профессор. — Я тратил на них годы! А их отправляли в СПТУ. Из пяти человек никто, понимаете, никто не остался в музыке! У меня так мало времени. Мне уже не двадцать пять, — музыкант посмотрел на девушку так, будто ждал от нее ответа, который устроил бы его самого.

Алена внезапно замолчала и как-то поникла, точно враз обессилев. Ссутулились плечи, потухли глаза, даже уголки губ опустились безвольно.

— Я поняла, поняла.

Суетливо нашарила в сумочке платок, попробовала вытереть глаза.

— Можно я скажу ему, что вы хотели, очень хотели взять, но мест у вас уже нет? Вы ему сами скажете, что он может, что нельзя бросать. Скажете?

Профессор налил ей воды и кивнул.

— Зовите, — и добавил: — Пусть захватит инструмент.

«Дурак», — укорил сам себя.

Одинокая фигурка молча погладила бок баяна.

* * *

Брига минут сорок сидел в парке. Он дважды успел покурить и сейчас пересчитал папиросы — оставалось одиннадцать, — и задумался: свистнуть вторую пачку, пожалуй, не выйдет. Эта досталась Женьке совершенно неожиданно: физрук оставил в раздевалке.

Неважно. Важным было то, что музыкалка Женьке не светила. Он слышал разговор Алены и Владлена сегодня утром. Но пошел на прослушивание — так больше, для Алены. Чудная она! Ведь знает, что детдомовские там не нужны, но потащила. Ну и пусть не берут, гармошка есть — сам научится.

Женька погладил старенький баян. Алена купила ему чехол для инструмента. Теперь баян не мерз, и не было нужды заворачивать его в кусок старой портьеры. Здорово! Женька притянул к себе инструмент. Пальцы закололо. Так было всегда, когда он брал баян: пальцы будто зудели. Сегодня рано утром по радио передавали музыку — Женька запомнил название, красивое такое, не наше, нерусское, «Кумпарсита», и музыка не наша, другая. Если попросить Алену, может, купит пластинку. И он, Брига, разучит ее, хотя музыка трудная. От нее в голове возникали яркие картинки: море синее-синее, песок желтый-желтый, и что-то красное, непременно красное. Может, цветы или женщина в красном платье… Женьке было интересно, отчего одни мелодии просто звучат, как шум улицы, а другие расцветают яркими пятнами, сливающимися в картины.

Тополиный лист упал на скамейку. Брига машинально поднял его. Желтый, с тонкими зелеными прожилками. А еще была музыка, которой не было. Она начинала звучать в голове как бы сама по себе, никем не придуманная, и если бы Женька играл лучше, непременно бы ее подхватил. Иногда он позволял музыке звучать, даже напевал негромко, когда никто не слышал. Потому что, если бы кто-нибудь из пацанов узнал про музыку в голове…

Брига сплюнул под ноги. Музыка… Год назад он вернулся в этот город, прижимая к груди гармошку. Почему-то тогда он верил, что гармонь спасет его, прикроет лакированным боком. Не спасла. Но как же с ней было хорошо: вроде как стены раздвинулись — и города больше нет, и детдома — ничего, только музыка и он. Да и не надо его спасать, сам прорвется, не малолетка уже.

И все-таки плохо, что Тега уходит в этом году. С ним спокойнее. Чудно получается: он ведь опасался старшаков, знал, что Рыжий попытается наехать — а вот они как раз и не трогали. Это свои! — Брига долбанул по скамье кулаком — свои пацаны зубы скалили! Он вспомнил, как враз опустело несколько коек рядом. Алена как-то рассказывала, что у индусов были неприкасаемые, целая каста — так вот Брига сидел в этой касте по самую макушку. С ним никто не садился за один стол — этого даже Тега изменить не мог. Хотя то, что Бригу не трогали, было его заслугой. Но ведь не будешь вечно прятаться за его спиной.