Зима любви

Постепенно становилось все холоднее и холоднее. Как обычно в это время года, Люсиль впала в спячку. Она вставала вместе с Антуаном, спускалась с ним в кафе, где они завтракали, затем провожала его на работу и оттуда уже «шла в редакцию», а на самом деле домой, где раздевалась, ложилась в постель и спала до обеда. Во второй половине дня она много курила, читала, слушала пластинки. В шесть часов быстро застилала постель, стирала все следы преступления и отправлялась в бар на улице Лиль, где ее уже ждал Антуан. А порой из чистого садизма она шла в кафе рядом с редакцией, сидела там до восьми, а затем с усталым видом заявлялась домой. В эти дни Антуан был необычайно ласков, жалел ее, целовал, и она, безо всяких угрызений совести, погружалась в его нежность. В конце концов она действительно была достойна жалости: так усложнить свою собственную жизнь из-за мужчины, у которого был далеко не легкий характер. А чего проще было сказать: «Я ушла из «Ревей», и больше не ломать комедии. Но так как эта комедия устраивала Антуана, то приходилось играть дальше. Порой она казалась сама себе святой.

Поэтому разоблачение было для Люсиль полной неожиданностью.

— Я три раза звонил тебе сегодня, — сказал Антуан.

Он бросил плащ на стул и стоял прямо перед ней, даже не поцеловав ее. Люсиль улыбнулась.

— Мне пришлось выйти, почти на два часа. Разве Марианна тебе не сказала?

— Сказала, конечно, сказала. В котором часу ты ушла из редакции?

— Где то около часу.

— Да?

В этом «Да» было нечто, что заставило Люсиль беспокойно заерзать на месте. Она подняла глаза, но Антуан не смотрел на нее.

— У меня была назначена встреча недалеко от твоей редакции, — быстро сказал он. — Я даже позвонил тебе, сказать, что зайду за тобой. В общем, ровно в половине шестого я был в «Ревей». Вот так.

— Вот так, — машинально повторила она.

— Ты не работаешь там уже три недели. И они тебе ничего не платили. Я…

До этого он говорил почти шепотом, но тут голос его загрохотал. Резким движением он сорвал с себя галстук и швырнул в нее.

— Откуда этот новый галстук? И все эти пластинки? Где ты обедала?

— Постой, — сказала Люсиль. — Не надо кричать… Надеюсь, ты не думаешь, что я занималась проституцией?.. Не будь смешным, по крайней мере…

Пощечина застала ее до такой степени врасплох, что она еще несколько секунд стояла с прежней уверенной улыбкой на губах. Потом почувствовала, как щека стала теплой от прилившей крови, и машинально поднесла к ней руку. Но этот чисто детский жест лишь больше взбесил Антуана. Как у всех беззаботных людей, вспышки гнева у Антуана были длительными и мучительными. Надо признать, что в этих случаях больше доставалось жертве, чем палачу.

— Я не знаю, чем ты занималась, три месяца ты мне непрерывно лгала. Вот это я знаю точно.

Воцарилось молчание. Люсиль думала о своей щеке. Ее охватил гнев, но вместе с тем ей было интересно: а что делают обычно в подобных ситуациях? Ей и раньше казалось, что в своем гневе Антуан перегибает палку.

— Шарль? — спросил Антуан.

Ничего не понимая, она уставилась на него.

— Шарль?

— Да, Шарль. Все эти галстуки, пластинки, блузки… Вся твоя жизнь.

Наконец она поняла. В первую секунду она чуть было не расхохоталась, но остановилось, увидя его бледное, охваченное бешенством лицо. Она вдруг страшно испугалась, что потеряет его.

— Нет, нет, это не Шарль, — быстро залепетала она. — Это Фолкнер. Постой, я сейчас все объясню тебе. Деньги я получила за колье… Я продала его.

— Но я же его видел еще вчера.

— Это копия, посмотри повнимательней. Попробуй надкуси бусинку и сразу поймешь…

Она явно не вовремя предложила Антуану кусать бусы и сразу же это почувствовала. Не стоило и читать ему Фолкнера. Да, лгать у нее получается лучше, чем говорить правду. Щека по-прежнему горела.

— Я больше не могла там работать.

— Да ты ходила туда всего две недели…

— С меня хватило. Я пошла на Вандомскую площадь, продала колье и заказала фальшивое. Вот и все.

— И что же ты делала все эти дни?

— Гуляла, сидела дома, ну… как раньше.

Он смотрел ей в глаза, и она была не в силах выдержать этот взгляд. В то же время она знала, что если не смотреть человеку в глаза, то он окончательно уверует в то, что ты лжешь. И она мужественно не отводила взгляда. Золотистые глаза Антуана потемнели, и Люсиль подумала, как он красив в своей ярости. Редкий случай — обычно злоба уродует лица.

— Почему я должен тебе верить? Три недели ты беспрерывно лгала мне.

— Потому что мне больше не в чем признаваться тебе, — ответила она устало и отвернулась. Она прижалась лбом к стеклу и стала смотреть на улицу. Там беспечно прогуливался кот. Беспечно — по такому-то холоду!

— Я столько раз говорила тебе, что не создана для… этого, — сказала она спокойно и примирительно. — Если бы я осталась там, то превратилась бы в уродку или умерла. Я была так несчастна, Антуан. Это все, в чем ты можешь упрекнуть меня.

— Почему же ты ничего не сказала?

— Ты был так рад, что я работаю. «Интересуюсь жизнью». Что ж, подумала я, почему бы не притвориться.