Зима стальных метелей

Снайпера и пограничники свои пуговицы достали.

— А мне жалко, — один говорит.

— Не отдавай, сам без талисмана останешься, и человеку не поможешь. Только нам ведь всего до цитадели дойти, там Астахов для нас пуговиц не пожалеет.

Не отдал. Ну и ладно.

— Всем, кому сейчас не хватило, мы пошлем. Только вы это время на рожон не лезьте, — говорю, чтобы обделенные талисманами бойцы не расстраивались.

В это время набежала толпа гостей — особый отдел, командиры из дивизии, чужой важный комиссар, наш бригадный политрук, вошь лобковая, оператор, его охрана, журналисты. Они на самом деле до станции доехали, сняли сюжет на десять минут.

— Послушайте, — говорит самый дотошный журналист, здесь где-то должна быть деревня Ивановка, на карте она есть, но ее нет. Где же она?

— Видишь, печи стоят в поле? Вот она — деревня-призрак.

— Так мы ее взяли? — радуется журналист. — Освободили?

— А то. Вот и героический комбриг, который по пути на станцию освободил важный стратегический узел — деревню Ивановку. Узнав об этом, генерал армии Жуков облегченно вздохнул, войска фронта перешли в контрнаступление, и, оставив фронт на попечение своих приятелей, генералов Федюнинского и Хозина, сам убыл в Москву. Лично будет докладывать товарищу Сталину о взятии Ивановки. После этого товарищ Сталин доверит ему взятие райцентра Сычевки, — говорю радостному журналисту. — Или не доверит. Но кто же тогда будет райцентр освобождать, если не Жуков?

Комбриг и мы фотокорреспондентам не понравились, грязные, глаза красные, одеты в ватники драные — не комильфо. Они нащелкали кучу снимков командиров и сотрудников особого отдела. Те действительно пару офицерских планшетов нашли с картами, крутят, словно мартышка очки давеча. Я через плечо глянул, выдрал карту из рук, иду к Снегиреву. Все разом встали. Бригада будет драться. Не взирая.

— Отдыхайте! Снегирев, видишь тактические знаки? Немцы снимают отсюда батареи и отправляют их на Волхов. Видишь дату — 12 октября. Эй, добры молодцы, прокалывайте дырки в парадных кителях, вы добыли важную информацию. Поздравляю.

Давно с ними никто дружелюбно не говорил, были бы они собачками — завиляли бы хвостами от счастья, а так — взяли нас фотографироваться на фоне разбитого немецкого орудия. Типа — снизошли с высот к простым фронтовикам. Я еще сажей мазнул по лицу — иди меня узнай потом по снимку. Закончили фотосессию, пошли отмечать.

Журналисты печеную картошку ели с аппетитом. Про запас наедались, у нас нормы выдачи не было. Мы им и сала отрезали, грамм по триста.

— Откуда такое богатство? — один спрашивает. — Нормы ведь опять снизили?

— Получено продуктов на всю бригаду, а сам видишь, осталась всего рота.

Понял он причины изобилия, вспомнил станцию, заваленную телами погибших, передернул плечами. Когда продукты выданы на две тысячи, то семидесяти их точно хватит. Можно даже и гостей угостить.

На фронте после смены командующего установилось временное затишье. Снайпера и остатки сводного взвода прописались в медсанбате, их там, вероятно, зеленкой мазали с головы до ног. Морская пехота дружила с дивизионными связистками, вызывая дружную ненависть службы тыла, всех полковых штабов и политотделов. Ивану Кузьмичу присвоили внеочередное звание — майор. Всех ополченцев внесли в общие списки и стали они заправскими моряками, только в клешах путались, и бескозырки надевали, словно фуражки, без всякого форса.

Хотелось домой — в цитадель, к девушке Лене, но и оставить остатки бригады без присмотра было нельзя. Безопасных мест под Ленинградом в октябре 41го года не было в принципе, но надо было оградить своих человечков от самых страшных мясорубок — Невского пятачка и Синявино.

Полковник, комиссар бригады, красовался в каждом номере трех дивизионных газет и армейском боевом листке. Комиссар смотрит на карту, очевидно, пытается понять, почему она разноцветная…

Комиссар толкает речь, руками машет…

Комиссар навещает в госпитале раненых бойцов, и они в знак благодарности и любви, поят его чаем со слабительным…

Фото «Комиссар в сортире» никто не сделал, а жаль, поучительная была бы картинка. Я бы лично ему в чай яда бы подсыпал…

Здесь вопросы не решить, надо в город слетать. Снегирева предупредил, и пошел искать своего водителя, у которого уже был пропуск в Ленинград, причем круглосуточный, что ценно.

Дошел до автопарка, поздоровался вежливо, сел к печке, отдыхаю. Мне торопиться некуда. Раз его здесь нет, значит или в рейсе, или на ремонте. Подожду.

— И где совсем уже плохо, просто беда, появляется он — черный капитан, и приводит помощь, отряд «зеленых призраков», из тех, кого 22 июня убили. Их уже во второй раз убить нельзя, и они уже ничего не бояться, и кто рядом с ними воюет, тот тоже страх теряет.

Интересный здесь фронтовой фольклор.

Дверь распахнулась настежь, мой водитель явился. Вальяжным стал паренек, в зубах не самокрутка, а папироса. Поди, не простая, а командирская, типа «Казбек».

— Собирайся, выезд по готовности. Еду не бери — сам знаешь, накормят.

Узнать он меня не узнал, но сразу понял, с кем дело имеет.