Зима тревоги нашей

– Как жалко Дэнни Тейлора. Хороший был человек.

– Да, ужасно, – сказал я и прибавил шагу. Две-три машины, поднимая легкий ветерок, обогнали меня, но гуляющих на улицах не было. Кому охота обливаться потом, шагая по жаре.

У обелиска я свернул к Старой гавани и увидел издали якорные огни нескольких яхт и рыбачьих судов. Кто-то вышел с Порлока и двинулся мне навстречу, и по походке, по фигуре я узнал Марджи Янг-Хант.

Она остановилась передо мной, загораживая путь. Есть женщины, от которых и в жаркий вечер веет прохладой. Может быть, мне так показалось, потому что ее легкая ситцевая юбка чуть развевалась на ходу.

Она сказала:

– Вы, верно, меня ищете. – И поправила прядь волос, не нуждавшуюся в этом.

– Почему вы так думаете?

Она повернулась, взяла меня под руку и движением пальцев заставила пойти рядом с ней.

– Только такие мне и достаются. Я сидела в «Фок-мачте», видела, как вы прошли, и решила, что вы ищете меня. Обогнула квартал и перехватила вас.

– Откуда вы знали, в какую сторону я пойду?

– Понятия не имею. Знала, и все. Слышите? Цикады. Это к жаре и безветрию. Не бойтесь, Итен, сейчас мы с вами очутимся в тени. Если хотите, пойдем ко мне. Я дам вам выпить – высокий холодный бокал из рук высокой горячей женщины.

Я позволил ее пальцам увести меня под шатер раскидистых кустов жимолости. Какие-то цветочки, невысоко поднявшиеся над землей, желтыми огоньками горели в темноте.

– Вот мой дом – гараж с увеселительным чертогом наверху.

– Почему вы все-таки решили, что я вас искал?

– Меня или кого-нибудь вроде. Вы видели бой быков, Итен?

– Один раз в Арле после войны.

– Меня водил на это зрелище мой второй муж. Он обожал его. А я считаю, что бой быков создан для мужчин, которые трусоваты, а хотят быть храбрецами. Если вы видели бой быков, тогда вам это понятно. Помните, как после работы матадора с плащом бык пытается убить то, чего перед ним нет?

– Да.

– Помните, как он теряется, не знает, что делать, а иной раз просто стоит и будто ждет ответа? Тогда ему надо подсунуть лошадь, не то у него сердце разорвется. Он хочет всадить рога во что-то плотное, чтобы не пасть духом. Вот я и есть такая лошадка. И вот такие мужчины – растерянные, сбитые с толку – мне и достаются. Если они могут всадить в меня рог, все-таки это небольшая победа. Потом можно снова отбиваться от мулеты и шпаги.

– Марджи!

– Стойте! Я ищу ключ. А вы пока нюхайте жимолость.

– Но я только что после победы.

– Вот как? Разорвали плащ в клочья? Затоптали его в песок?

– Откуда вы знаете?

– Я знаю, когда мужчины ищут меня или другую такую Марджи. Осторожнее, лестница узкая. Не стукнитесь о притолоку. Выключатель вот здесь. Увеселительный чертог, мягкое освещение, запах мускуса… и глубь морей, где солнца нет!

– Вы и впрямь колдунья.

– Будто вам это неизвестно! Несчастная, жалкая захолустная колдунья. Садитесь здесь, у окна. Я включу ветерок, сама пойду и, как говорится, накину на себя что-нибудь легонькое, а потом поднесу вам высокий холодный бокал, чтобы вы прополоскали себе мозги.

– От кого вы слышали это выражение?

– Не догадываетесь?

– Вы хорошо его знали?

– Некую его часть знала. Ту часть мужчины, которую может знать женщина. Иногда эта часть – лучшее, что в нем есть, но только иногда. У Дэнни так оно и было. Он доверял мне.

Эта комната была словно альбом воспоминаний о других комнатах – и там и сям кусочки, обрывки других жизней, как подстрочные примечания. Вентилятор в окне урчал чуть слышным шепотком.

Она вскоре вернулась в чем-то голубом – длинном, свободном, будто пенящемся, – и принесла с собой облако духов. Когда я вдохнул этот запах, она сказала:

– Не бойтесь. Мэри не знает, что у меня есть такой одеколон. Вот, пейте – джин и хинная. Хинной я только чуть протерла бокал. Это джин, чистый джин. Если лед поболтать в бокале, будет казаться, что вы пьете холодное.

Я выпил бокал сразу, как пиво, и почувствовал, что сухой жар джина разлился у меня по плечам и побежал вниз, к пальцам, будто покалывая кожу.

– Вот что вам было надо, – сказала она.

– Да, видимо.

– Я сделаю из вас хорошего храброго быка. Немножко сопротивления – так, самую малость, чтобы вы вообразили себя победителем. Быку это необходимо.

Я взглянул на свои руки, все исчерченные царапинами и маленькими порезами – следы вскрывания ящиков, – взглянул на ногти, не слишком чистые.

Она взяла мою трость с кушетки, куда я положил ее, войдя в комнату.

– Надеюсь, вам не понадобится подхлестывать себя?

– Вы мой враг?

– Это я-то, нью-бэйтаунская резвушка, ваш враг?

Я так долго молчал, что ей стало не по себе.

– Спешить некуда, – сказала она. – Времени для ответа у вас достаточно – вся жизнь. Пейте еще.

Я принял у нее из рук налитый доверху бокал, но губы и язык у меня так пересохли, что пришлось отпить немного, прежде чем заговорить, и заговорил я с трудом, будто сквозь какую-то шелуху в горле:

– Что вам от меня нужно?

– А вдруг я настроилась на роман?

– С человеком, который любит свою жену?

– Мэри? Да вы ее совсем не знаете.

– Я знаю, что она нежная, милая и в чем-то беспомощная.