Зима тревоги нашей

– Немножко того, – сказал Марулло, покрутив пальцем у виска.

– Для нее никто не меняется. Ни с кем ничего не происходит.

– Ведь твой отец умер. Почему ты не объяснишь ей, что он умер?

– Если ей даже объяснить, она тут же забудет. Она всегда справляется о здоровье отца. Только недавно перестала справляться о здоровье деда. Говорят, она с ним крутила, старая коза.

– Немножко того, – повторил Марулло. Но каким-то образом мисс Эльгар с ее смещенными представлениями о времени помогла ему восстановить свое душевное равновесие. Человек и проще и сложнее, чем кажется. И когда мы уверены, что правы, тут-то мы обычно и ошибаемся. Исходя из опыта и привычки, Марулло усвоил три подхода к людям: начальственный, льстивый и деловой. Вероятно, все три большей частью себя оправдывали в жизни и потому вполне устраивали его. Но на каком-то этапе своих отношений со мной он от первого отказался.

– Ты славный мальчуган, – сказал он. – И ты настоящий друг.

– Старый шкипер – это мой дед – любил говорить: если хочешь сохранить друга, никогда не испытывай его.

– Умно сказано.

– Он был умный человек.

– Так вот, мальчуган: я раздумывал весь воскресный день, даже в церкви я раздумывал.

Я знал – или догадывался, – что у него нейдет из ума не принятая мной взятка, и я решил избавить его от долгих предисловий.

– Наверно, все о том щедром подарке.

– Ага. – Он восхищенно взглянул на меня. – А ты и сам умен.

– Видно, не очень, а то работал бы на себя, а не на хозяина.

– Ты здесь сколько времени – двенадцать лет?

– То-то и есть, что целых двенадцать лет. Не слишком ли долго, как вам кажется?

– И ты ни разу ни цента не положил в карман, ни разу не унес ничего домой, не записав в книжку.

– Честность – мой рэкет.

– Ты не шути. Я верно говорю. Я проверяю. Я знаю.

– Что ж, прицепите мне медаль на грудь.

– Все воруют – кто больше, кто меньше, а ты нет. Я знаю!

– Может, я просто жду случая украсть уж все сразу.

– Брось свои шутки. Я верно говорю.

– Альфио, вам попался бриллиант. Не трите его слишком сильно, а то как бы не обнаружилась подделка.

– Хочешь, я возьму тебя в дело компаньоном?

– А капитал? Мое жалованье?

– Что-нибудь придумаем.

– Тогда я ничего не смогу украсть у вас, не обворовав самого себя.

Он весело засмеялся.

– Ты умен, мальчуган. Но ведь ты и так не крадешь.

– Вы не слыхали, что я сказал. Может, я задумал украсть все сразу.

– Ты честен, мальчуган.

– Вот и я говорю. Чем ты честней, тем меньше тебе верят. Знаете, Альфио, лучший способ скрыть свои настоящие побуждения – это говорить правду.

– Что ты там мелешь?

– Ars est celare artem[20].

Он пошевелил губами, повторяя, и вдруг расхохотался.

– Ха-ха-ха! Hie erat demonstrandum[21].

– Хотите выпить холодной кока-колы?

– Мне вредно – вот тут! – Он хлопнул себя по животу.

– Не так вы еще стары, чтоб возиться с больным желудком, ведь вам еще нет пятидесяти?

– Пятьдесят два, и желудок у меня в самом деле больной.

– Допустим, – сказал я. – Вы, значит, приехали сюда двенадцатилетним, если это было в двадцатом году. Рано же в Сицилии начинают учить латынь.

– Я был певчим в церкви.

– Я сам участвовал в церковном хоре – носил крест во время богослужения. Ну, как хотите, а я выпью. Альфио, – сказал я, – вы придумайте для меня способ вступить в дело, а тогда я погляжу. Но предупреждаю вас, денег у меня нет.

– Придумаем, придумаем.

– Но у меня будут деньги.

Он смотрел на меня в упор, как будто что-то притягивало его взгляд. И наконец сказал тихо:

– Io lo credo[22].

Чувство силы, если не славы, всколыхнулось во мне. Я открыл бутылку кока-колы и, поднеся ее к губам, посмотрел поверх стеклянного ствола прямо в глаза Марулло.

– Ты славный мальчуган, – сказал он и, пожав мне руку, направился к выходу.

Что-то вдруг толкнуло меня его окликнуть:

– Альфио, а как ваше плечо? Он удивленно оглянулся.

– Теперь не болит, – сказал он. И пошел дальше, повторяя самому себе: – Теперь не болит.

Вдруг он вернулся взволнованный.

– Надо тебе взять эти деньги.

– Какие деньги?

– Эти пять процентов.

– Зачем?

– Надо взять. Будешь мне выплачивать свой пай постепенно – сейчас немножко, потом еще немножко. Только требуй не пять, а шесть.

– Нет.

– Как это нет, если я говорю да?

– Мне это не нужно, Альфио. Я бы взял, если бы мне нужно было, но мне не нужно.

Он глубоко вздохнул.

Днем в лавку не так валил народ, как с утра, но все-таки дела было много. Не знаю отчего, но между тремя и четырьмя часами всегда наступает затишье минут на двадцать или на полчаса. Потом идет новая волна покупателей – трудовой люд по дороге с работы или хозяйки, спохватившиеся, что у них ничего нет на обед.

В час затишья явился мистер Бейкер. Он долго разглядывал сыры и колбасы за стеклом холодильника, дожидаясь, когда уйдут два замешкавшихся покупателя, оба из породы нерешительных, таких, которые сами не знают, чего хотят, – возьмут одно, положат, возьмут другое, положат – и точно надеются, что нужная вещь сама вскочит им в руки и попросит купить ее.

Наконец они все-таки что-то купили и ушли.

– Итен, – сказал мистер Бейкер. – Вам известно, что Мэри взяла тысячу долларов?