Зима тревоги нашей

— Ну, если удалена часть ребра, тогда этого достаточно. Я даже не пойду туда. Пусть следователь сам побеспокоится, оторвет зад от стула. Вам придется присягнуть насчет этих отметин.

— Хорошо. Только не заставляйте меня смотреть на него. Он… вы же знаете, Стони, мы с ним были друзьями.

— Знаю, Ит. Слушайте, что это говорят, будто вас прочат в мэры?

— Первый раз слышу. Начальник… побудьте здесь минуты две.

— Мне надо идти.

— Две минуты, пока я сбегаю напротив и выпью чего-нибудь.

— А! Понимаю! Ну конечно! Бегите, бегите! С новым мэром надо ладить.

Я выпил там и еще прихватил бутылку с собой. Когда Стони ушел, я написал на куске картонки печатными буквами: «Вернусь в два», — запер дверь и спустил шторы.

Я сел на кожаную коробку из-под шляпы, стоявшую за холодильником, и долго сидел в своей лавке — в своей собственной лавке, окутанной зеленоватым сумраком.

Глава XX

Без десяти минут три я вышел через боковую дверь, завернул за угол и поднялся в банк. Морфи, сидевший в своей металлической клетке, принял в окошечко пачку денег, чеки, желтый пакет и заполненные ордера. Потом, придерживая рогаткой пальцев раскрытые банковские книжки и шурша стальным пером, стал вписывать туда мелкие квадратики цифр. Пододвинув книжки ко мне, он посмотрел на меня, казалось бы, затуманенным, но пристальным взглядом.

— Я не хочу об этом говорить, Итен. Я знаю, что он был вашим другом.

— Спасибо.

— Торопитесь, а то не миновать вам встречи с мозговым трестом.

Но было уже поздно. Кто знает, может, Морфи успел дать сигнал. Дверь с матовым стеклом распахнулась, и мистер Бейкер, аккуратный, поджарый, седенький, спокойно сказал:

— Вы не зайдете ко мне, Итен?

Стоит ли откладывать? Я вошел в его матовый приют, и он так тихо притворил за мной дверь, что даже замок не щелкнул. Стол в кабинете был накрыт стеклом, под которым лежал листок с телефонными номерами. Возле его кресла с высокой спинкой, точно двойняшки-телята, стояли два кресла для посетителей. Они были удобные, но приземистые, немного ниже, чем директорское кресло. Когда я сел, мне пришлось смотреть на мистера Бейкера снизу вверх, и это придало мне просительный вид.

— Печально.

— Да.

— Но не вините одного себя. Вероятно, дело к тому и шло.

— Вероятно.

— Не сомневаюсь, что вы желали добра своему другу.

— Я считал, что это ему поможет.

— Да, конечно.

Ненависть подступала мне к горлу, как желчь, и я чувствовал не столько злобу, сколько отвращение.

— Не говоря о том, что эта гибель трагична и бессмысленна, она влечет за собой некоторые осложнения. Вы не знаете, у него родственники есть?

— По-моему, нет.

— У тех, кто с деньгами, родственники всегда находятся.

— У него денег не было.

— Но был тейлоровский луг, не заложенный в банке.

— Вот как? Н-да, луг и нора в погребе.

— Итен, я вам говорил, что мы хотим построить аэропорт, который будет обслуживать весь наш округ. Тейлоровский луг совершенно ровный. Если мы не получим его, придется срывать холмы, а эта работа станет в миллионы долларов. Теперь даже если не объявятся наследники, надо будет действовать через суд. На это уйдут месяцы.

— Понятно.

Его прорвало.

— Ничего вам не понятно. Из-за ваших благодеяний этот участок подскочит в цене, к нему и не подступишься. Мне иной раз кажется, что благодетели самые опасные люди на свете.

— Вы, вероятно, правы. Мне пора в лавку.

— Лавка теперь ваша.

— Да, в самом деле! Никак к этому не привыкну. Все забываю.

— Вы не только это забываете. Деньги, которые он от вас получил, принадлежали Мэри. Теперь ей надо проститься с ними. Вы их просто выбросили вон.

— Дэнни любил мою Мэри. Он знал, что деньги ее.

— Слабое утешение.

— Я думаю, что он решил подшутить надо мной. Он дал мне вот это. — Я вынул два листка линованной бумаги из внутреннего кармана пиджака, куда положил их несколько недель назад, зная, что именно при таких обстоятельствах они и будут предъявлены.

Мистер Бейкер расправил листки на стекле, покрывавшем его стол. Он стал читать их, и мускул под правым ухом так у него задрожал, что ухо задергалось. Потом он снова пробежал эти листки, ища, к чему бы придраться.

Когда он, сукин сын, поднял на меня глаза, в них был страх. Перед ним сидел человек, о существовании которого он и не подозревал. Ему понадобилась минута, чтобы приспособиться к этому незнакомцу, но он оказался на высоте. И приспособился.

— Сколько вы хотите?

— Пятьдесят один процент.

— Чего?

— Паев в корпорации, или в компании, или что там у вас будет?

— Это смехотворно.

— Вам нужен аэропорт. Единственная подходящая площадка принадлежит мне.

Он тщательно протер очки бумажным носовым платком и снова надел их, но на меня не взглянул. Его глаза ходили по кругу, в котором мне места не было. Наконец он спросил:

— Вы знали, что делали, Итен?

— Да.

— Ну и как вы себя теперь чувствуете?

— Да, вероятно, так же, как чувствовал себя тот, кто явился к нему с бутылкой виски и заставлял его подписать одну бумагу.

— Это он вам сказал?

— Да.

— Он лжец.