Зима в дождливом мире

Усадив приятелей, Федерик вразвалочку не спеша, двинулся к Немому, на ходу извлекая пистолет.

— Эй, я к тебе обращаюсь! — использованный капсюль полетел через плечо, Федерик вытащил из патронташа на поясе очередной патрон и, решительно вогнав в барабан, взвел курок.

Отчего-то Немому совсем не хотелось оборачиваться, но, повинуясь настойчивым требованиям воинственного господина, он начал нехотя поворачиваться, хотя мог и не делать этого. Одновременно с этим случились следующие события.

Разметавшийся у очага больной застонал в последний раз, это был долгий клокочущий в груди звук, и пена пошла у него из горла, но этого никто не заметил. Пещерный человек выловил из буйной шевелюры очередного паразита и, не секунды не медля, отправил в рот, но его гастрономические пристрастия никто не оценил. Вальдемар и Мальк мысленно удалились прочь от этого зловещего места со всей возможной скоростью, но их мечтам не суждено было сбыться. Кориандра спустилась в подвал, где истлевшие провода и грязные стеклянные колбы высоко под потолком, запалив керосиновую лампу, она прошла вглубь коридора, привычно обойдя стороной то самое место у стены, что вызвало неожиданную усмешку на замерших губах. Конрад вдруг поймал на волне слова, смысл которых ему суждено было узнать позже, впрочем, передатчика, отправившего сообщение, просто-напросто не существовало. Одинокий посетитель в углу так же довольно и чуточку мечтательно улыбался, ибо имел на это полное право. Федерик открыл рот, но то, что он хотел сказать навечно останется невысказанным. Если б мамаша Марлоу умела гадать на рунах, то достала бы из потертого мешочка три костяшки, и те оказались бы рунами perth и nauthiz, что значит — посвящение, нечто скрытое и стеснение, необходимость, а третьей бы была чистая руна. И недоуменно покачав головой, она бы почла за благоразумие удалиться, но престарелая Марлоу не умела толковать забытые или еще не обретенные руны. А так же, помимо всего прочего, раздался звон капели, природа которого будет понятна позже, потому что сейчас мы перенесемся за много мер прочь от этого места, и это будет разумным, ибо в проржавевшем нутре небесной птицы, зарывшейся крылом в раскисший грунт, отшельник сейчас делает открытие всей своей нелегкой жизни. Но не философия должна интересовать нас сейчас, и даже не то, что через мороз и темноту к таверне приближается новый участник драмы, а то что…

Через плечо Мелькара идет широкий ремень, который крепиться к благоухающему сандалом ящичку. Внутри него пространство поделено перегородками на ячейки, некоторые пустуют, в других же, по иронии судьбы, в статике прибывают сильно уменьшенные копии человечков, но которые подымают головы вверх, пищат и потрясают крошечным оружием, стоит только открыть крышку. Впрочем, такое случается не часто, Мелькар и сам по себе неплохой воин, чтобы прибегать к помощи волшебного ларца.

Мелькар сидит на вершине исполинского кургана, который является звеном в цепи, уводящей неугомонного копателя и ковырятеля могил далеко на север, где за туманами сейчас лежит зима, а тут — тепло и облачно, камень приятно греет зад, стрекочут цикады, и слегка колышется редкая пожелтевшая трава.

Он слышит, как в глубине горы кто-то грузно ворочается и тяжко вздыхает. Он уже почти собирается спуститься вниз, но передумывает и решает еще немного насладиться спокойствием.

Ему почему-то вспоминается жалкий, оборванный народец, и такие же убогие никчемные подношения на костяных алтарях. На них, кстати, порой можно было видеть и человечину. Хотя, впрочем, человечина — не самое вкусное мясо, которое умеет разговаривать и безумно гордиться этим.

А меж тем, несколько минут назад Марлоу сосредоточила свой колючий взгляд на Немом и мысленно прошамкала вопрос в пустоту, что находится внутри нас, а после наугад вытянула из колоды пластиковых карт ту одну, что обозначала Дьявола. Девятый, старший аркан, пах серой и хищно смотрел на дождливый мир через вращающуюся огненную пентаграмму. Сам по себе он еще не знаменовал ничего худого. Но следом Марлоу извлекла из другой стопки Несчастного Рыцаря, что корчился в судорогах, будучи пронзенным добрым десятком острых мечей, и вдруг кровь, черная кровь его пролилась на стол и закапала на пол.

Мамаша Марлоу отшатнулась от ширящегося кровавого потока, чересчур резко, что ушиблась о низко нависавшую прогнившую балку потолочных перекрытий, чем и привлекла к себе внимание. Показавшаяся в люке хозяйка вздрогнула при виде кошмарного зрелища бьющей ниоткуда крови, и выронила глиняную бутыль.

Кровь прекратилась столь же внезапно, как и началась, и матовым пятном целовала замерзший пол.

Марлоу брезгливо потянулась к следующей стопке карт, где на рубашках причудливо переплетались узоры из посохов, но Вальдемар, выхватив нож, молниеносно подскочил к ней и пригвоздил ее руку к столу. Плюнув на потерявшую сознание старуху, он процедил:

— У, проклятая ведьма, накличешь беду!

И безымянный посетитель в противоположном углу согласно и даже как-то радостно закивал головой. Да, они были прокляты. Все.