Зима в Эдеме

– Что это? Ты жива? Ты, ненавидящая их более всего на свете, стала такой, как они. Ты, Вейнте, сделалась Дочерью Разрушения. Лишенной смерти и отверженной. Ты присоединилась к тем, кого прежде презирала. Я хочу, чтобы ты умерла. Внимание всех присутствующих!

Удирающие иилане остановились, сжимая в руках оружие. Рассудок заставил Вейнте успокоиться. Повернувшись лицом к Ланефенуу и спиной к остальным, она негромко заговорила, ограничиваясь минимумом информации:

– Великая Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, которая могущественно правит! Служившая тебе Вейнте просит прощения. Я всегда повинуюсь твоим указаниям.

– Ты не выполнила приказа умереть, Дочь Смерти.

– Я хотела, но не могу. Я живу, чтобы служить тебе.

– Сомневаюсь. Я прикажу, чтобы тебя убили.

– И не пробуй. – В голосе Вейнте послышалась холодная угроза. – Некоторые иилане забыли Икхалменетс, они верно служили мне и, быть может, во мне видят свою эйстаа. Не испытывай их преданности, это может оказаться опасным.

Раздуваясь от гнева, Ланефенуу глядела на коварную тварь, оценивая опасность. И на встревоженных иилане. Она помнила про беды, грозящие ее окруженному морем Икхалменетсу. В злобных словах этой иилане могла быть и правда. И Ланефенуу ответила так же негромко.

– Живи. Живи пока. Мы возвращаемся в Икхалменетс, и ты отправишься со мною. Я не верю тебе и не могу оставить здесь. Война против устузоу окончена. Но я не потерплю тебя в своем городе. Ты изгнана из Алпеасака, из Гендаси и с глаз моих. Если бы я могла, то утопила бы тебя в море. И никто не узнал бы. Тебя высадят одну, совершенно одну, на берегу Энтобана, вдали от городов иилане. Ты снова станешь фарги. Так я сделаю, это твоя судьба. Хочешь сказать что-нибудь?

Вейнте не посмела выразить свои чувства, иначе одной из них пришлось бы умереть. Она не хотела рисковать. И, усилием воли подчинив себе тело, она приподняла большие пальцы, выражая согласие.

– Хорошо. Оставим эти места устузоу, и я буду считать дни, ожидая радостного завтрашнего завтра, когда смогу избавиться от тебя.

Они влезли на своих скакунов, фарги уселись на уруктопов и отправились в путь. Когда пыль понемногу улеглась, ни одной иилане уже не было видно.

– Мне вчера приснился сон, – сказала Армун, – знаешь, такой ясный, что я даже вижу цвет листьев и облаков на небе, даже чувствую запах дыма.

Они стояли на носу иккергака, жмурясь в лучах заката. Керрик обнимал ее сзади, грея и лаская. Она обернулась, поглядев на его обветренное лицо.

– Алладжекс всегда выслушивал наши сны, – продолжала она. – А потом объяснял нам, что они означают.

– Старый дурень Фракен. Одни хлопоты с ним.

– Ты хочешь сказать, что мой сон обманет?

В голосе ее послышалась боль. Он провел пальцем по длинным волосам и успокоил ее:

– Сны могут быть вещими, это правда. Иначе в них не было бы смысла. Я думаю, что ты сама лучше этого старика умеешь толковать их. И что же тебе приснилось?

– Мы с тобой вернулись на озеро. И зажарили мясо, и кормили Арнхвита. И Даррас... только она так выросла.

– Она повзрослела. А Харла с Ортнаром ты видела?

– Ортнара – да, он сидел и ел, а больная рука бессильно висела плетью. Но мальчика не было. Или сон говорил мне, что Харл погиб?

Услышав испуг в ее голосе, Керрик быстро ответил:

– Похоже, что этот сон не обманет. Ты говорила, что запомнила цвет неба. Был день – Харл, конечно же, на охоте.

– Конечно, – улыбнувшись, согласилась она. – Но может быть, все это приснилось мне потому, что я так надеюсь, что все будет хорошо?

– Нет! Ты видела. Просто заглянула туда. И увидела озеро, к которому мы возвращаемся, и тех, кто ждет нас там в покое и безопасности.

– Хочу скорее туда!

– Иккергак плывет, ветер дует, весенние бури кончились. Скоро мы будем там.

– Я так рада. Не хочу, чтобы мой ребенок родился на севере.

Она говорила спокойно, ощущая счастье и облегчение, и он от души смеялся, разделяя ее мысли и чувства, и крепче прижимал к себе. Больше они не расстанутся. Никогда! Он ласково гладил ее по голове, в душе его царили мир и покой, которые он впервые ощутил тем утром, в Икхалменетсе, где он подчинил эйстаа своей воле, заставил прекратить преследовать саммады. Одним махом покончил он со страхами, так долго не отпускавшими его, с демонами, которые гнездились в его голове и омрачали каждую мысль.

Они возвращались к озеру, к своему саммаду. И вновь будут вместе.

Волны тихо покачивали иккергак, скрипел каркас, ветер нес в лицо капли воды. На корме хохотали парамутаны, обступившие Калалеква возле кормила. Легкое путешествие – сплошное веселье. И они снова заливались смехом.

Небо впереди пламенело, суля хорошую погоду, высокие облака розовели в лучах заката. Мир и покой.

Далеко к югу, у пустынного берега, Вейнте стояла по колено в воде и смотрела на урукето, исчезавшего в красной полосе заката. Руки ее изогнулись в немом вопле ненависти, острые когти тщетно терзали воздух. Она осталась одна, и некому услышать ее зов, некому подойти и помочь. Одна.