Зима в Мадриде

Глядя им вслед, Барбара думала, что Сэнди не хочет детей, ей уже тридцать, и, вероятно, матерью она так и не станет. Когда-то она страстно желала родить ребенка от Берни. Ее мысли вернулись к той их осени в красном Мадриде. Всего четыре года назад, но это была словно другая эпоха.

В тот первый вечер в баре Берни показался ей необыкновенным, экзотическим созданием. И дело было не только в его красоте: несоответствие между произношением выпускника частной школы и неряшливой одеждой лишь усиливало ощущение нереальности.

– Как вы повредили руку? – спросила Барбара.

– Меня подстрелил снайпер в парке Каса-де-Кампо. Рана быстро заживает, кость слегка задело. Я в отпуске по болезни, живу с друзьями в Карабанчеле.

– Это не тот пригород, который обстреливают националисты? Я слышала, там шли бои.

– Да, в самом дальнем от города районе. Но люди, которые там живут, не хотят уходить. – Он улыбнулся. – Они восхитительны, такие сильные. Я познакомился с одной семьей, когда приезжал сюда пять лет назад. Старший сын вступил в отряд милиции и служит в Каса-де-Кампо. Его мать каждый день носит туда горячую еду.

– Вы не хотите уехать домой?

Лицо Берни посуровело.

– Я останусь здесь до конца. Пока мы не похороним фашизм здесь, в Мадриде.

– Кажется, теперь поступает больше вооружения из России?

– Да. Мы отбросим Франко. А как насчет вас, что вы здесь делаете?

– Я работаю в Красном Кресте. Помогаю разыскивать пропавших людей, организую обмены. В основном детей.

– В госпитале, где я лежал, было кое-какое медицинское оборудование от Красного Креста. Бог знает как оно необходимо. – Берни пристально посмотрел на нее своими большими глазами-оливками. – Но вы ведь и фашистов снабжаете?

– Приходится. Мы должны соблюдать нейтралитет.

– Не забывайте, какая сторона восстала против законно избранного правительства.

– Куда вас ранило? – сменила тему Барбара.

– В руку, над локтем. Врачи говорят, скоро будет как новая. Тогда я вернусь на фронт.

– Немного выше, и пострадало бы плечо. Это может быть очень неприятно.

– Вы медик?

– Медсестра. Хотя давно не имела практики. Теперь я бюрократ. – Она усмехнулась, будто осуждая саму себя.

– Не говорите так, мир нужно организовывать.

– Никогда не слышала таких слов, – рассмеялась Барбара. – Не имеет значения то, что ваша работа важна, во всем мире бюрократия дурно пахнет.

– Давно вы в Красном Кресте?

– Четыре года. Я теперь редко езжу в Англию.

– Там семья?

– Да, но я не виделась с родными уже года два. У нас мало общего. А вы чем занимались… дома?

– Ну, до отъезда сюда я позировал скульпторам.

Барбара едва не пролила вино.

– Что?!

– Я позировал нескольким скульпторам в Лондоне. Не беспокойтесь, ничего непристойного. Просто работа.

Барбара силилась подобрать слова.

– Вам, наверное, было очень холодно, – заметила она.

– Да. По всему Лондону стоят статуи в мурашках.

Дверь с грохотом распахнулась, и в бар ввалилась большая компания милиционеров в рабочих комбинезонах, среди них были и девушки из женского батальона. Они столпились у бара, кричали и толкались. Берни посерьезнел:

– Новобранцы. Завтра поедут на фронт. Не хотите пойти в другое место? Можем заглянуть в кафе «Хихон». Вдруг застанем там Хемингуэя.

– Оно не рядом с телефонной станцией, которую обстреливают националисты?

– «Хихону» опасность не грозит, кафе немного в стороне.

Женщина из милиции не старше восемнадцати подошла и одной рукой обняла Берни:

– !Compadre! !Salud!

Она прижала его к себе крепче и что-то прокричала своим товарищам по-испански, те засмеялись и отозвались громкими возгласами. Барбара ничего не поняла, но Берни покраснел.

– Нам нужно идти, – извиняющимся тоном произнес он.

Женщина насупилась. Здоровой рукой Берни взял за руку Барбару и повел ее сквозь толпу.

Снаружи, на Пуэрта-дель-Соль, он не отпустил ее. Сердце Барбары забилось чаще. Осеннее солнце озаряло красноватым закатным светом плакаты с портретами Ленина и Сталина. По площади с дребезгом проезжали трамваи.

– Вы поняли, что они говорили? – спросил Берни.

– Нет. Мой испанский пока не столь хорош.

– Может, это и к лучшему. Милиционеры довольно раскованны. – Он стыдливо хохотнул. – Как вы справляетесь с работой, если не знаете языка?

– О, у нас есть переводчики. И я постепенно учу испанский. Наша контора напоминает Вавилонскую башню. В основном работают французы и швейцарцы. Я говорю по-французски.

Они свернули на улицу Монтеро. Нищий калека протянул к ним руку из дверной ниши.

– Por solidaridad, – сказал он.

Берни дал ему монету в десять сантимов:

– Ради солидарности. – Он мрачно усмехнулся. – Это вместо «ради любви Господней». Когда мы победим, нищих больше не будет. Как и священников.

Они вышли на Гран-Виа, и вдруг над головой раздался громкий рокот. Люди замерли, стали смотреть вверх. Кто-то бросился бежать.

– Не поискать ли нам бомбоубежище? – спросила Барбара, нервно оглядевшись.

– Все в порядке, это самолет-разведчик. Пошли.

Кафе «Хихон», до войны логово богемных радикалов, было оформлено по новой моде, с мебелью и прочим в стиле ар-деко. Все стены в зеркалах. В баре полно офицеров.