Зима в раю

Словом, Верин молчал, хоть и продолжал странно (подозрительно!) коситься на Олю. Ну и ладно, мало ли кто и как на кого смотрит! В конце концов, на нее поглядывают очень многие парни и мужчины, да еще как глазами играют! Оля нравится мужчинам – она это давно поняла. Девушка она скромная, никакого кокетства, ни-ни, а все же уверена в своей красоте. А что, если она просто-напросто нравится Верину? И он смотрит на нее, как может мужчина смотреть на понравившуюся женщину?

Мысль ошеломляла. Но ведь Верин старый… Он старше мамы, он лет на десять старше дяди Шуры, значит, ему сколько – сорок семь? Кошмар… Далеко до деда, но все-таки…

Наверное, Оля что-то напутала, напридумывала себе.

А может быть, и нет!

Она сама не знала, хочет ли ошибиться – или угадать. Но с тех пор, как она начала задумываться над отношением к себе Верина, ее словно бы ветерком обвеяло. Жить стало… Интересней? Забавней? Страшней? Острей?

Все вместе!

Давно уже Оля не ощущала по утрам такого наслаждения просто оттого, что просыпалась, вставала с постели, умывалась и торопилась на кухню завтракать. Давно так не будоражили ее мысли о предстоящем дне: на лекции бежать – как здорово! А потом в университетскую читалку – какое счастье! А выйдет она из библиотеки уже в глухую тьму и потом долго-долго будет идти пешком домой, наслаждаясь каждым шагом по промороженной земле. Весна скоро, весна, весна! Какие прохладные, нежные, словно бы умытые звезды встают в вышине по вечерам… Как тонко тинькают синички по утрам… Чудится, тиньканьем своим они пробивают тонкую оледенелую кору, которой оделось было сердце девушки, и теперь оно трепещет, словно и само – птенец, живой, теплый, дрожащий, жадный до жизни!

Вот в таком настроении Оля и проснулась в тот день, на который был назначен снос Петропавловского кладбища. Она не ждала ничего дурного от этого дня, ничего дурного не видела в этом событии. Город растет, кладбище скоро окажется в самом его центре. Здесь ему совершенно не место, а место новому парку. Говорят, рядом еще и кинотеатр выстроят вместо старого храма.

Честно говоря, Оля кладбище ненавидела. С ним были связаны такие страшные воспоминания из детства, что она предпочитала никогда их не ворошить, чтобы не навещали по ночам кошмары, в которых она слышала скрип полозьев по снегу и глухой, тяжелый, промороженный стук…

Нет, нет, не надо об этом! Не будет кладбища – не будет и воспоминаний.

Как же здорово, как прекрасно, что скоро все жуткие картины будут стерты из ее памяти, как Петропавловское кладбище будет стерто с лица земли! Только с такими живучими предрассудками, как у мамы, можно беспрестанно ходить туда и травить душу тоской. Мертвые умерли и ни о чем не знают, им все равно, навещает их кто-то или нет: там, в земле, уже один никому не нужный прах, а того света нет, совершенно так же, как нет и Бога. Могилы поправлять – тоже предрассудок. Ну кому нужны обветшалые кресты и полуразрушенные памятники? Единственный заслуживающий уважения памятник старого кладбища – гранитную глыбу с могилы чоновцев – перенесут на берег Волги и поставят там. А все остальное скоро порастет травой и цветами, поднимутся высоченные деревья, среди которых так хорошо будет гулять летними вечерами… И не страшно будет ничуточки, потому что мертвецы ожить не могут и привидений не существует! Это тоже предрассудки!

У Оли было легко и весело на душе утром – пока не вышла на кухню мама. И радостный птенец, который поселился было в Олиной груди, затрепетал испуганно, сжался весь, когда Оля увидела ее глаза…

С той минуты она знала: давно предчувствуемая беда пришла. Настало ее время. Она пришла и вот-вот грянет, вот-вот разразится.

И она грянула. Она разразилась.

* * *

Миновал и день, и другой, а Дмитрий все никак не мог перестать думать о Ренате. И чем больше вспоминал о ней, тем более неловко себя чувствовал. Впрямую назвать себя предателем несчастной, замученной, запутавшейся женщины – до такого он еще не дошел, но находился уже где-то на подходе. И вроде бы к словам Сергея было не подкопаться, но в то же время какая-то опаска так и покусывала душу, словно маленькая, пока еще не набравшая яду змейка, которая научилась пускать в ход зубки, но убивать еще не умеет. А впрочем, очень может статься, что змеи сразу рождаются с зубами, наполненными ядом, Дмитрий никогда не был силен в рептилиях и отравлениях, и если ему приходилось убивать – а куда ж без этого, он ведь как-никак homo belli![13] – то лицом к лицу с врагом.

Не из-за угла. Не тайком.

А как насчет того боевого задания, участие в котором посулил ему Сергей? Устранить предателя… Наверняка намечено тайное убийство, в котором Дмитрию придется участвовать, чтобы, во-первых, заслужить право возвращения в Россию, а во-вторых, сберечь свою семью. Ну не странно ли, что и бегство его с родины омыто было кровавыми реками, и возвращение будет отмечено тем же!

Дмитрий изо всех сил пытался убедить себя, что иначе быть не может, что он должен верить Сергею, иначе… иначе…

Вот именно.