Зима в раю

Откуда об этом могла знать теща? Поскольку она – «вторая мадам Ленорман»? Ну нет, увидав Полуэктова в компании с флористом, Дмитрий окончательно перестал верить в экстраординарные способности Лидии Николаевны.

Он все гадал, откуда Лидия Николаевна могла вызнать, что зять мелькает на рю Дебюсси. А почему ей не мог сообщить об этом флорист? И через него же связь с Лидией Николаевной установил Полуэктов, и они вместе разыграли некую мизансцену, необходимую для того, чтобы недоверчивый зять Лидии Николаевны поверил ей и кинулся прямиком на рю Дебюсси, в «Общество возвращения на родину»…

Нет, ерунда, она вряд ли могла быть знакома с флористом Роже. Тут действовал еще кто-то, кто-то другой диктовал Лидии Николаевне, что делать, как говорить с Дмитрием, как убедить его, закоренелого скептика и реалиста, чтобы поверил в безусловное чудо…

Кто ею руководил? Шадькович? Господи, неужели и Кирилл Андреевич замешан в интригу? Да нет, Шадькович слабоват, он может быть идеальным исполнителем, но не руководителем. А кто же здесь, среди этих советизанов, с позволения сказать, le chef? У кого в руках все нити заговора, жертвой которого может стать Дмитрий? У отсутствующего Сергея? Или у того грузного господина, который так и сидит, задумчиво склонив голову, в кресле у камина, словно не может оттуда подняться.

Может быть, вздремнул? Надо непременно заглянуть в его лицо!

«Что делать? – сам себя спросил Дмитрий. – Что мне делать?»

А может быть, он зря паникует? Может быть, и делать-то ничего не нужно? Был ли, вообще говоря, заговор? Может быть, и заговора-то никакого не было… С чего он решил, что целью Сергея и всех прочих было что-то еще, кроме обычной проверки довольно шаткого и подозрительного эмигранта, которому и помочь хочется, и в то же время следует опасаться его шаткости и непредсказуемости? Ну да, на всю ситуацию можно поглядеть с двух точек зрения. С одной стороны, Дмитрию Аксакову, испуганному, ничего не понимающему, они кажутся врагами, с помощью некоей злой силы явившимися из прошлой жизни, чтобы уничтожить его. С другой стороны, они, люди красной масти, верно служили большевикам в ту пору, когда на карте мира была обозначена не Рэсэфэсээрия, а Российская империя. Вот и сейчас они служат интересам своей партии и своей России. Беда в том, что их Россия не имеет ничего общего с Россией Дмитрия Аксакова… Но так ли это? Не пора ли ему бросить искать различия, а попытаться найти сходство? Черт, черт, да ведь всего лишь каких-то три дня назад, идя из «Общества возвращения», он старательно гнал от себя мысли о голоде в России, о творящихся там беззакониях, о репрессиях, он с молитвенным выражением читал, почти наизусть зубрил «Правду»…

И что снова изменилось? Почему он откатился на прежние, так сказать, рубежи? Из-за проявленного к нему грубого недоверия? Но разве он заслужил доверие?

«Надо понять, чего ты сам хочешь, – устало сказал себе Дмитрий. – Вот это и будет твой el momento de la verdad. И если ты ступил на какой-то путь, надо идти по нему, не сворачивая и не глядя по сторонам. Только вперед и вперед! Конечно, ты будешь некоторым образом напоминать зашоренную лошадь, но…»

Он не успел додумать. Человек, сидящий у камина (скорее всего, он – тот самый мсье Гаврилов, с которым «не скучно, а только страшно», как выразилась Инна), поднялся и, одернув складку на брюках, что-то сказал, повернувшись к Полуэктову. Тот покосился на окно – Дмитрий отпрянул, но тотчас понял, что зря, его невозможно увидеть, – и с явной неохотой пошел к выходу. Грабов последовал за ним, заботливо придержав дверь для Гаврилова.

Спустя несколько секунд все трое вышли на крыльцо и остановились практически рядом с Дмитрием. Бежать было некуда и некогда. Он едва успел опуститься на корточки и прикрыть лицо полой куртки. Оставалось надеяться, что его не разглядят… хотя невелика надежда: слишком яркий свет лился из окон!

«Может быть, они примут меня за куст азалии или какой-нибудь пень?» – подумал с отчаянным юмором.

Насчет пня – это он в самую точку попал…

* * *

«Вечно любимому»…

Александра сдернула варежку и приложила руку к кресту, на то место, где едва виднелась надпись. Дерево только в первую минуту казалось примороженным и ледяным, но быстро оттаяло и словно прильнуло к повлажневшей ладони.

Ну да, мы живем иллюзиями, к которым не имеет никакого отношения реальность. Когда-то, двадцать три года тому назад, Саша Русанова испытывала совершенно такой же оглушительный, отнимающий дыхание восторг при виде черных глаз Игоря Вознесенского, какой она испытывает теперь, прижимая теплую ладонь к кресту на его могиле. И как тогда она думала с лихорадочной надеждой: «А вдруг он сейчас увидит, заметит меня, разглядит наконец – и влюбится с первого взгляда?», так и сейчас сердце щемило от безумной надежды: «А вдруг он сейчас смотрит на меня оттуда и жалеет, что у нас все случилось только один раз?»

– Сашенька, это вы? – шепнул кто-то за спиной, и Александра обернулась, все с той же надеждой, поистине безумной, – и отпрянула, увидев рядом грузную женскую фигуру.