Зимняя бухта

— Не пойдешь на тренировку?

— Некогда, — крикнул я ему, а потом из последних сил поднялся к Альбю.

Когда я открыл дверь, Лена была уже дома. Из ее комнаты доносилась музычка вроде той, что крутят в развлекательных телепрограммах. Я стянул кроссовки, она вышла из комнаты.

— Закрой дверь! — сказал я — Лена оставила дверь открытой, и мерзкое музло сыпалось по всей квартире, как сахарный песок.

— Ты чего раскомандовался?

— Закрой дверь, я сказал!

— Не ори на меня!

Она попятилась к себе и захлопнула дверь; я стал набирать ванну. Взял Ленину пену и налил ванну до краев. А в голове безостановочно стучало: «Она обо всем узнает». Лена опять открыла дверь, я услышал, как она идет на кухню. Музло потоком грязной воды вылилось в прихожую и гостиную, просочилось через хлипкую дверь ванной.

— Выключи! — заорал я.

— Сколько хочу, столько и слушаю!

— Выключи, иначе разнесу твой сраный магнитофон. Слышишь?! В окно выброшу!

Ленины шаги простучали по прихожей, и музыка стала тише.

— Я тоже здесь живу! — крикнула Лена через дверь.

— Пошла нахрен!

— Какой ты милый, — пробурчала Лена, и я погрузился в воду с головой. Лежал так, пока хватало воздуха, потом вынырнул, отфыркался. И необязательно она все узнает, подумал я. Она же ему не родня. Она не может позвонить в больницу и спросить, как он там. В больнице ей ничего не скажут, она сама говорила. Она даже не узнает, как его зовут. А уж адрес — и подавно. И она не знает, где я живу. Она никогда не подумает, что я с ним как-то связан, даже если бы и узнала его адрес. Мой-то она ведь не знает.

— Я маме расскажу, как ты себя ведешь! — кричала Лена через дверь.

— Иди в жопу. — И я снова погрузился с головой. Потом отправился к себе и лег на кровать, завернувшись в купальный халат. Халат мне мал, и я заполз под одеяло, чтобы ноги не мерзли. Слышал, как Лена бахнула входной дверью.

— Всего хорошего, дебил, — крикнула она на прощание.

Мы падаем вместе с мотоциклом Курта; под нами что-то похожее на реку Гудзон. Я шуршу туристической картой — выясняю, туда ли мы упадем.

— Эмпайр-стейт-билдинг! — объявляю я и показываю пальцем. Мы приводняемся, но я словно приклеился к сиденью и не могу освободиться. Воздух вот-вот кончится; когда я высовываю голову из воды, легкие едва не взрываются.

Оказывается, я в бассейне. На бортике сидят Франк, Навозник и папа. На всех троих — шорты в клетку, длиной до колена. Элисабет подает Навознику яблоко. Он вытирает его о рубашку, откусывает. Под яблоней Курт играет на саксофоне «Love Me or Leave Me». Когда мелодия кончается, Элисабет подходит к нему. Курт обут в мои беговые кроссовки с обрезанными носами.

— Как здорово ты играешь, Йон-Йон, — говорит Элисабет.

Я хочу крикнуть из бассейна, что Йон-Йон — это я, а его зовут Курт, но не могу издать ни звука.

— Жаль, что ты так заболеешь, — говорит Элисабет Курту, и я вдруг понимаю, что он совершенно изможден, глаза ввалились. И еще понимаю, что это я.

— Господи, что ты говорил во сне! — У двери стояла мама.

— Правда? Я бегал.

— А со стороны посмотреть — ты в основном спишь.

— Я принял ванну, а потом уснул.

— Лена была дома?

— Да. Недавно ушла.

Мама села на край кровати.

— Вчера вечером я видела Рольфа. Он объяснил, что произошло. Он на тебя не сердится. И скоро вернется к нам.

— Что?!

— Снова будет жить здесь. А ты веди себя прилично. Он мой мужчина, а это — мой дом. Если тебя что-то не устраивает, переезжай к бабушке.

— Он не может здесь жить!

— Почему?

— Ты же знаешь, что он сделал с Леной!

— Мы все подвержены порывам. Ты тоже, Йон-Йон.

— Какая… что за…

Мама встала, вздохнув.

— Во всяком случае, будет как я сказала. Завтра он возвращается сюда.

— Господи, — выдохнул я. — Завтра?

— Да.

— Ты не можешь впустить его сюда.

— Не тебе решать.

— Подумай про Лену. Подумай, что он сделал с Леной.

— Мы с ней все обсудили. Лена согласна, чтобы он вернулся домой.

— Домой. Это не Навозников дом. Это мой дом.

— Будь любезен называть Рольфа Рольфом.

Глаза у мамы потемнели, стали жесткими. Так бывает, когда она взбешена.

— Его зовут Навозник.

Мама повернулась ко мне спиной, вышла и закрыла дверь. Какое-то время я лежал и смотрел в потолок, пытаясь понять маму и сестру. Тщетно.

Я взял «Неизвестного солдата» и стал читать про лотт[27], которых офицеры держат за шлюх, а потом появляется Риитаоя и рассказывает про умирающего, который лежал при дороге. Хорошее место.

Я перечитал его несколько раз, потом взял блокнот и написал полстраницы о том, как мне ее не хватает. Писать о потере трудно.

Зазвонил телефон, мама взяла трубку. Сначала она молча слушала, потом распахнула дверь.

— Рольф в больнице в Худдинге! На него напали.

— Чего? — Я уже почти забыл о существовании Навозника.

— Его избили в Бромме, он без сознания. Врачи говорят — состояние серьезное, но не критическое. Угрозы жизни нет, но мозг может быть поврежден. А он собирался начать все сначала! — Мама села на кровать и заплакала.