Зимняя мантия

– Весь север поднимется, – уверенно заявил он. – Если датчане пошлют флот, мы стряхнем нормандцев, как собака стряхивает воду с шерсти.

Упоминание о датчанах встревожило Уолтефа. Как ему поступить, если датчане пришлют флот, – присоединиться к ним или остаться верным Вильгельму? Он был уже пьян и не мог соображать. Но понимал, что, если пойдет против Вильгельма, Джудит будет для него навсегда потеряна. Только верность Вильгельму дает ему шанс, да и то мизерный.

Он знал, что все любят его за хороший характер и способность посмеяться над собой. Он редко злился, был терпелив даже с надоедливыми детьми, злыми собаками и выжившими из ума стариками. Но сегодня, когда он прислушивался к пьяным разговорам, ему было не до смеха.

– Я привез тебе подарок, – сказал Уолтеф.

Симон увидел, как он достает из-под плаща трость. Очень красивую, резную, из ясеневого дерева. Они сидели на скамейке во дворе главного особняка в Фекаме, где шли приготовления короля Вильгельма к отплытию в Англию.

Симон сразу возненавидел трость, но заставил себя улыбнуться.

– Очень красивая, большое спасибо, милорд. – Вполне подойдет для старухи, но не десятилетнему мальчику, которому хотелось бежать через двор с легкостью молодого оленя.

Каждый раз, когда он наступал на больную ногу, ее пронзала резкая боль. Кость неплохо срослась, если вспомнить о том, насколько серьезным был перелом, но нога осталась искривленной. Теперь он не шагал бездумно, а с трудом передвигался, припадая на больную ногу.

Уолтеф хмуро наблюдал за ним.

– Ты должен ходить каждый день, – наставлял он. – Все больше и больше. Только тогда сможешь окрепнуть.

– Больно, – пожаловался Симон, не в силах скрыть своей тоски.

– Знаю.

– Но не чувствуете, – огрызнулся Симон. Он сжал трость в руке. Подавляя желание забросить ее куда подальше, он продолжал хромать по двору.

– Верно, но я вижу, – возразил Уолтеф, идя рядом с ним. – Если не будешь бороться, парень, пропадешь.

Симон промолчал, только сердито сжал губы.

– Никогда не думал, что тебе недостает мужества, – посетовал Уолтеф. – Но пользы от мужества будет мало, если ты не перестанешь себя жалеть.

Симон уже хотел остановиться, но Уолтеф заставил его дойти до середины двора.

– Намного лучше. – Он хлопнул Симона по плечу, отчего тот едва не упал. – Весной ты будешь ходить в три раза быстрее и ездить верхом. Можешь мне поверить. Я не пытаюсь утешить инвалида, во всяком случае, я на это надеюсь.

Симон сжал зубы. Слова Уолтефа задели его гордость. Пусть он умрет от боли, но никто не посмеет обвинить его в жалости к самому себе. Опираясь на здоровую ногу, он доковылял до скамейки. Уолтеф шел за ним. Здесь к ним подошел Ральф де Гал. Он был возбужден – так бывало всегда, когда у него имелись сплетни про запас.

– Ты делаешь успехи, – сказал он, кивнув Симону. Симон мрачно кивнул в ответ. Он знал, что многим не нравился Ральф де Гал. Считали, что ему нельзя доверять. Но нормандцы часто не любили бретонцев. Симону Ральф нравился, он был остроумным и часто разговаривал с ним без покровительственной нотки в голосе. Кроме того, он был другом Уолтефа, что для Симона было очень важно.

– Есть новости из Англии, – сообщил де Гал.

– В самом деле? – настороженно спросил Уолтеф.

– Беспорядки растут. В Эксетере восстание, на западе гоже. Мы отплываем завтра с приливом. Тебе не мешает наточить свой топор. – Взъерошив волосы Симону, он удалился.

Уолтеф долго стоял, вглядываясь в туман, – туда, где находилась гавань.

– Какая она – Англия? – спросил Симон.

Хотя Уолтеф и улыбнулся, глаза его остались грустными.

– Не уверен, что и сам это знаю, – сказал он и двинулся к дому. – Изменилась раз и навсегда. Никогда теперь не будет так, как было, как бы мы этого ни хотели.

Симон, хромавший рядом, морщась от резкой боли, точно знал, что он имеет в виду.

Джудит перекрестилась, поднялась с колен и, потупив взор и скромно сложив перед собой руки, вышла из церкви. Сибилла шла немного сзади.

Краем глаза Джудит увидела, что Уолтеф тоже поднялся, перекрестился и пошел за ней следом.

Она редко видела его после той встречи на лестнице. Вечно все подозревавшая мать не выпускала ее из дому. Обменяться несколькими словами они могли только в церкви и большом зале на глазах у многочисленных свидетелей. Он так и не обратился к ее дяде за разрешением взять ее в жены или хотя бы ухаживать за ней. Она бы знала. Возможно, ему не хватает смелости или силы воли, чтобы что-то предпринять. Возможно, у него и не было серьезного намерения, только пустые слова.

Она искоса взглянула на него, понимая, что не должна с ним разговаривать.

– Значит, вы будете сопровождать моего дядю?

– У меня нет выбора, миледи, – ответил он. – Пока он меня не освободит, я должен следовать за ним повсюду.

– И вы поможете ему подавить восстание ваших соотечественников? – с вызовом спросила она.

– Я буду действовать так, как подскажет мне совесть, – уклончиво ответил он.

– Если вы не союзник моего дяди, значит, вы его враг. Среднего пути нет.

– Я предпочитаю дружить, а не враждовать, – тихо возразил Уолтеф.