Зимняя мантия

– Похоже на то, – улыбнулся он. – Трудно отличить сон от реальности в таких покоях. – Он взял нож и отрезал кусок хлеба от каравая. От теплого запаха у него слюнки потекли. Он едва не умер в Никее и теперь учился заново ценить жизнь. Как будто со всех его ощущений слетел пыльный налет привычности, и они обрели весенние краски. Особенно чувство голода. Несколько недель он был так плох, что не мог есть, и теперь его тело снова начало обрастать плотью.

Грек Алексиус знал свое дело, и его искусство вместе с неусыпной заботой Сабины спасло ему жизнь. Опухоль спала, и рана начала заживать. Через две недели после первого визита грека они уехали из Никеи в Дюраззо. Симон признал, что, даже поправившись, он не в состоянии продолжать Крестовый поход. Армия осадила Антиохию, и условия там были настолько тяжелыми, что каждый заболевший умирал. Если бы он отправился в Антиохию, то стал бы еще одним ртом, который нужно кормить, и еще одним трупом, который нужно похоронить. Если холмы и были зеленее с другой стороны – в чем он сейчас сомневался, – пока у него не появилось желания на них взглянуть. Сабина сидела рядом и тоже ела хлеб. Через щели в ставнях пробивались солнечные лучи, освещая ее туго заплетенные темные косы, мягкие фиалковые глаза и такое же овальное лицо, как у Мадонны. Но ела она с аппетитом солдата. Это его позабавило. Когда на ее щеке появился румянец, он понял, что слишком пристально на нее смотрел, и отвел глаза, снова любуясь роскошью комнаты. Дом принадлежал торговцу тканями, уехавшему по делам, и он был не хуже любого дворянского особняка в Англии. Стены украшали фигуры, настолько правдоподобно нарисованные, что Симону иногда казалось, что они дышат. Краски художник выбирал богатые и глубокие, не пожалел золота для вышивки на одеждах. Впечатление от рисунков оставалось довольно тяжелым – тонкий вкус, но слишком много всего, чтобы можно было впитать и переварить.

– Тюрстан пошел в гавань, – сообщила Сабина. – Похоже, есть корабль, который с отливом отплывает в Бриндизи.

– Вот как, – отозвался Симон. Следующий этап их путешествия – назад через Босфор. Он только сегодня велел слуге найти корабль, и, очевидно, тот проявил прыть. Сабина, однако, это рвение не приветствовала.

– Ты боишься морского путешествия?

Она с трудом улыбнулась.

– Конечно, – призналась она. – Ничего не могу поделать, все время вспоминаю… Но у меня нет выбора. Не оставаться же мне здесь. – Она внезапно встала и подошла к окну. – Я выдержу. У меня хватит сил.

Симон вгляделся в ее тонкую фигурку.

– Я знаю, – тихо согласился он. – Я обязан этим силам жизнью. Если бы ты не позвала того лекаря… если бы не была рядом и не выхаживала меня…

Она невесело улыбнулась.

– При чем тут силы? То был страх. Если бы я потеряла тебя, как потеряла всех, кто был мне дорог… – Она обхватила себя за плечи, все еще стоя к нему спиной.

– Но ты не потеряла меня, – он сделал акцент на этом. – И я твой должник.

– Ты мне ничего не должен. Я только расплачивалась по старым долгам, и, если ты начнешь меня благодарить, я тебе задам взбучку.

Возбуждение мягко подкралось к Симону. Это случалось все чаще по мере его выздоровления.

– Ничего такого, – хрипло произнес он.

Она повернулась. Молчание становилось все более напряженным. Один шаг вперед. Симон сглотнул. Горло пересохло. Она облизала губы и подошла поближе, как будто невидимая нить, привязанная к поясу, притягивала ее к нему.

Ее глаза стали совсем темными. Его желание перешло в физическую боль – ведь так давно он не мог его утолить.

Она помедлила у изножья кровати и взглянула на него. Он спал голым, и тело его было все еще очень худым, видно было каждое ребро, но сила уже чувствовалась в его руках и плоском животе. Лицо, шея и руки были темными от южного солнца. Остальные части тела были белыми, как молоко. Ей хотелось запустить пальцы в его спутанные волосы и лечь рядом. Коснуться его, убедиться, что жизненная сила течет через них обоих. Прошло уже так много времени с той поры, когда ее кто-то обнимал, желал и любил. Щеки ее горели, она ощущала влагу между бедер.

Он протянул руку. Она взяла ее дрожащими пальцами, и обоих накрыла дикая, горячая волна страсти.

Глава 37

Сабина и Симон прибыли в монастырь Эвре, когда начался дождь. Ноябрьское небо было серым, дул резкий северный ветер. В женском монастыре имелся славный деревянный гостевой дом. Им дали воду, чтобы вымыться, и разожгли огонь в яме в центре комнаты.

Сабина устроилась в одной из боковых келий, по соседству от основного зала. Возле второй постели стояла дорожная сумка и пара чистой обуви. Других жильцов не было. Внизу располагались конюшни. Выглянув в окно, она увидела двух работников в плащах с капюшонами, поднятыми по случаю дождя. Через двор прошел Симон и о чем-то поговорил с работниками. Теперь он хромал сильнее, чем до болезни, и уже не делал ни малейшей попытки скрыть свою хромоту. Это им помогало. Одно упоминание, что он принимал участие в Крестовом походе и был ранен в битве за Дорилаеум, открывало ему двери всех аббатств и замков.