Зимняя песнь

Полагаю, рядовой слушатель затруднился бы отличить исполнение Йозефа – или даже Франсуа – от игры любого другого профессионального музыканта. Оба брали каждую ноту точно и чисто, у обоих была грамотная фразировка. Тем не менее, если бы вы знали моего брата так же хорошо, как я, или просто любили музыку, то непременно ощутили бы, сколько понимания, сколько смысла в его исполнительской манере. Музыкальный текст Йозеф превращал почти что в человеческую речь, из нот и аккордов извлекал слова и предложения.

Основная часть публики, впрочем, относилась к разряду непосвященных, так что вскоре после начала пьесы приглушенный гул голосов в помещении возобновился. Большинство гостей вернулись к угощению и напиткам, из вежливости общаясь шепотом. Интерес к Йозефу и Франсуа проявляли немногие: маэстро Антониус, члены моей семьи и Ганс. Когда же я заметила в темном углу зала еще одного внимательного слушателя, сердце мое так и замерло.

Король гоблинов.

Он сидел среди нас – спокойно, не таясь, одетый в неброские кожаные штаны и куртку из грубой шерсти. И все же трудно было не обратить внимания на его высокий рост, стройную фигуру, необычные волосы и оттенок кожи, разительно отличающий чужака от всех нас, приземистых и темноволосых сельских жителей. Взор его прожигал меня насквозь, затрагивал самую потаенную глубину сознания, куда не мог проникнуть более никто. Рот Короля гоблинов кривился на одну сторону в желчной, язвительной усмешке.

Его присутствие опять вызвало неприятный зуд в моей памяти, царапанье тонкой лапки, напоминающей о какой-то утрате. А затем в один миг все вернулось, накрыв меня страхом: длинные пальцы и сок персика, похожий на кровь; моя сестра в алой накидке посреди зимнего леса, забытый разговор среди деревьев. Внезапно на всем свете остались только я и сестра – мы как будто застыли в текущем моменте… Время, как и память, – еще одна из его игрушек.

Я разрывалась надвое. Наброситься на него? Сделать вид, что не замечаю? И все же я боялась подойти к Королю гоблинов, признать его существование. Заговорить с ним – значит, сделать его реальным, я же хотела, чтобы он по-прежнему оставался моей упоительной тайной.

– Так, так, – удовлетворенно кивал маэстро Антониус.

Временной пузырь лопнул, до моего слуха вновь донеслись прекрасные, чистые звуки музыки, исполняемой Йозефом и Франсуа.

– Весьма впечатляет, весьма.

В моем сердце всколыхнулась надежда. Маэстро расплылся в самодовольной улыбке.

– Франсуа – любопытный образчик, а?

Меня передернуло от отвращения. Образчик. И это говорит человек, которому мы собираемся доверить музыкальную карьеру Йозефа!

– Он великолепен, – заговорщическим полушепотом вещал маэстро Антониус на ухо папе. – Я взял его младенцем, купил у одного путешественника, вернувшегося из Сан-Доминго. Его мать – рабыня с Эспаньолы[14], отец – какой-то пропащий матрос. Музыкальных способностей у обоих – ноль. А погляди-ка на этого мальца! Лишнее доказательство, что негритят можно выучить, как обычных людей, если заниматься ими с малых лет.

Мне стало еще противнее. Кто-кто, а убеленный сединами виртуоз должен понимать, что музыка – это Божий дар человеку. Музыка и душа. Технику можно наработать, талант – никогда. Пальцы Франсуа порхали по клавишам, и в каждой ноте звучала его душа – более человечная, нежели у маэстро Антониуса.

Дольше смотреть на это я не могла. Мой взгляд невольно скользнул в темный угол, где сидел Король гоблинов, но сейчас там никого не было. Может, он все-таки мне померещился?

Прозвучала только первая из трех частей сонаты, но я уже поняла, что маэстро Антониус принял решение. В даровании Йозефа сомневаться не приходилось, однако сегодня в его исполнении не хватало некой частички, чего-то важного, особенного.

Папа совершил ошибку, подумала я. Гайдн для моего брата слишком сух, слишком рационален. Надо было послушать моего совета: Вивальди помог бы Йозефу раскрыться гораздо лучше. Будучи скрипачом, Вивальди знал все особенности этого инструмента и писал музыку специально для него. Йозефу это отлично известно, как и мне. Отец когда-то тоже помнил об этом.

В набитом зале стало жарко; гости в свое удовольствие поглощали сардельки с капустой и пиво. Йозеф и Франсуа продолжали играть, ничего вокруг не замечая, а лишь наслаждаясь слаженностью своего дуэта. От меня не укрылось, как тонко они реагировали друг на друга, как раскачивался корпус Йозефа, как двигались плечи Франсуа. Эти двое играли, точно давние любовники, каждый из которых чутко улавливает каждый вздох партнера. В глазах у меня встали слезы.

Прозвучал последний аккорд; слушатели сдержанно захлопали. Йозеф и Франсуа улыбнулись друг другу, лица обоих светились радостью. Наш отец аплодировал так, что едва не отбил ладони, однако маэстро Антониус лишь скучающе зевнул, прикрывая рот рукой.

– Хорошо, очень хорошо, – обратился старик к Йозефу. – Ты безусловно талантливый молодой человек и с хорошим педагогом сумеешь достичь многого.