Зимняя роза

Воспоминания никуда от него не ушли. Они всегда таились и выжидали. Днем ему еще удавалось их сдерживать, но по ночам они набрасывались и терзали его. Он почти не спал. Стоило закрыть глаза, и перед ним начинали мелькать картины. Отец, умирающий в больнице. Мать, лежащая на тротуаре, и ее кровь, уходящая в трещины между булыжниками. Начало его новой жизни у Денни Куинна. Тюрьма.

С Куинна все и началось. После смерти ма все могло бы пойти по-другому, если бы он только знал. Он мог бы обратиться к дяде Родди, пусть и не родному дяде, но другу семьи, и рассказать, как все было. Начать со страшной ночи, когда он увидел тело матери и помчался неведомо куда, оказавшись на Собачьем острове. Рассказать, как у него помутился разум и временно отшибло память. А главное – рассказать о драке с настоящим Сидом Мэлоуном, которого он убил, обороняясь. Но он испугался. Родди служил в полиции, и Сид думал, что тот его арестует. И он пошел не к Родди, а к Куинну. Это стало настоящим концом его прежней жизни. Он продал душу, но не сразу. По кусочкам. Вначале Денни поручал ему менее опасные дела: собирать долги, выталкивать из заведения разбушевавшихся посетителей, охранять бордели. Сид прекрасно справлялся с заданиями, и Куинн стал поручать ему дела посерьезнее: кражи со складов, поиск покупателей на большие партии краденого, продажу контрабандного опиума.

А потом его поймали. Сид проник в ювелирный магазин, украл несколько колец. И надо же было свалять такого дурака! Дня не прошло, как он вышел прогуляться, надев два понравившихся краденых кольца. Что еще хуже – он хвастался этим направо и налево, рассказывая всем и каждому, как ловко провернул дельце… Прогулка оказалась недолгой. Арест, камера в полицейском участке. Суд. Сид слушал приговор и поверить не мог, что это его приговорили к трем годам. Их он провел в тюрьме Уормвуд-Скрабс.

За две недели до ареста Сиду исполнилось восемнадцать. Он чувствовал, что его жизнь кончилась. Впервые увидев сырую, холодную, грязную камеру, он поклялся отойти от Денни Куинна. Отсидит положенное, выйдет на свободу и с прежними делишками завяжет навсегда. Потянулись дни, наполненные изнурительными, отупляющими занятиями. Сида заставляли дробить камни, ходить взад-вперед по особой дорожке, крутить рукоятку вращающегося барабана. И так – по восемь часов в день. Нарочито бессмысленный труд в сочетании с одиночеством и избиениями за малейшую провинность: заговорил в строю или переглянулся.

Дни были тяжелыми, но ночи… Эх, если бы существовал нож, которым можно вырезать из себя ту часть, где хранились воспоминания, Сид сделал бы это не задумываясь. Лязгала дверь его одиночки. В коридоре тушили свет. Он садился на койку и замирал, едва дыша, и только склонялся к жестяной параше, если его выворачивало. Жуткое состояние начиналось у него под вечер, когда только-только смеркалось. Оно не оставляло Сида и в камере. Ему не спалось. Напрягшись всем телом, он сидел и вслушивался в темноту – не раздастся ли шаги. Теплилась робкая надежда: вдруг не к нему? А если к нему… он сознавал, что бессилен противостоять надзирателям. В первые месяцы он постоянно думал о самоубийстве. Он бы и свел счеты с жизнью, если бы было чем.

Куинн сразу разгадал его состояние. Денни пришел к нему на свидание и, едва взглянув, сказал:

– Имя назови.

Сид покачал головой. Если он назовет имя, на его совести повиснет еще одна смерть, и это навсегда привяжет его к Денни.

– Не будь же таким идиотом! – прошипел Ден. – Ты здесь торчишь четыре месяца. А дали тебе три года. Скажи, ты выдержишь остаток срока? Все эти долбаные два года и восемь месяцев?

Сид все-таки назвал имя надзирателя.

– Уиггс. Иэн Уиггс.

Через два дня Иэна Уиггса убили. Труп с перерезанным горлом бросили к воротам тюрьмы. После этого тюремщики оставили Сида в покое. Другие заключенные тоже не отваживались задевать Сида. Это было началом его новой жизни. Началом его репутации, власти и уважения. Из тюрьмы Сид вышел в двадцать один год.

– Вы отбыли свой срок, мистер Мэлоун. Ваш долг обществу выплачен, – сказал ему при освобождении начальник тюрьмы. – Мы надеемся, что вы извлекли уроки из допущенных ошибок и что нахождение в тюрьме благотворно подействовало на ваш характер. Уверен, отныне ваш жизненный путь будет прямым.

– Да, сэр, – ответил Сид.

Черта с два я это сделаю! – подумал он.

Тюрьма, конечно же, изменила его, но совсем не в том направлении, о каком разглагольствовал начальник. Сид стал жестче, беспощаднее и решил никогда больше не зависеть от чьего-либо милосердия. Поскольку такой штуки, как милосердие, не существовало. А если и существовало, то не для него.

Едва вернувшись в Ист-Энд, он отправился в «Тадж-Махал» и заявил Денни, что намеревается поставить Восточный Лондон под свой контроль. Оба берега Темзы.

– Великоват замах. Ты не находишь? – спросил его Денни. – Шихан Котелок явно не обрадуется.

Шихан, одна из самых зловещих фигур преступного мира Ист-Энда, контролировал Уайтчепел, Уоппинг и другие места на северном берегу.