Зимняя роза

— Понимаешь, дочка, я был щедр по отношению к матери и семье. Ты ни в чем не нуждалась, пока я мог себе это позволить.

Хотя Эриенн и было что возразить, она промолчала. Всем давно было известно, что Эйвери Флеминг был из тех людей, кто идет на поводу у своих слабостей; она и Фэррелл имели дом и хоть какое-то образование только благодаря усилиям матери. Эриенн не интересовало мнение Эйвери.

— Мне приходилось тяжело после смерти твоей матери, — пожаловался он. — В печали о ней я иногда забывался, топя свое горе за игральным столом. Дни мои были наполнены болью, когда я познакомился с этим янки и он обвинил меня в шулерстве.

— Но ведь он был прав, — резко возразила Эриенн.

При виде его вытаращенных от удивления глаз она вопросительно подняла бровь:

— Помните, вы как-то признались мне в этом?

Эйвери резко откашлялся и пожал плечами, отводя взгляд в сторону.

— Это от отчаяния. — Он поднял вверх руку, оправдывая свои действия. — К тому же этот человек был вполне обеспечен и мог себе позволить проиграть. Либо он, либо я, девочка, а от него бы не убыло, в то время как я… что ж, ты видишь, с чем он оставил меня.

— Отец, — бесстрастно проговорила Эриенн, — жульничество ради денег не лучше воровства, а вы жульничали.

— А как ты назовешь своего Кристофера Ситона, который носится по окрестностям и совершает убийства? — спросил Эйвери.

В синих глазах сверкнул огонь.

— Он расправлялся с преступниками, которые заслужили смерть за жестокие убийства невинных людей. — Она подняла руку. — А за это убивала и я. И Фэррелл. Мы наткнулись на шайку разбойников, которые напали на экипаж, и мы стреляли в них и убили нескольких человек, чтобы спасти девушку.

— Девушку?

— Мисс Беккер, — назвала Эриенн имя с холодной улыбкой. — Если потребуется, то она подтвердит мое заявление и то, что ночной всадник напал на разбойников и помог ей и Фэрреллу бежать.

Эйвери терзало любопытство.

— Фэррелл ничего мне не сказал о ней.

Эриенн вспомнила о нежелании брата довериться отцу и не стала рассказывать дальше.

— Фэррелл, вероятно, сам все объяснит вам. Я больше ничего не скажу.

После непродолжительного молчания мэр заговорил вновь:

— Ты, кажется, вполне довольна собою, девочка. Тебе, видно, нравится жить здесь с его светлостью.

— Я довольна, отец. Возможно, даже более, чем вы способны понять.

— О, я очень даже понимаю.

Он опустил подбородок в воротник и самодовольно улыбнулся.

Эриенн внимательно смотрела на отца, гадая, что же его так радует.

— Вы хотели обсудить что-то еще?

Эйвери некоторое время осматривал свои короткие, тупые пальцы.

— Мне кажется, что ты была не очень-то щедра со своими родственниками с тех пор, как получила титул и все прочее.

— Мне не приходилось слышать жалоб от Фэррелла, — возразила Эриенн.

— Бедняга ослеплен скупыми проявлениями твоей доброты, но что ты сделала для него на самом деле? Разве ты проявила хоть какое-то милосердие или сочувствие к его немощи? Уедет ли он отсюда хоть насколько-нибудь богаче? Нет, ему приходится тяжело трудиться за гроши.

— На мой взгляд, характер Фэррелла стал намного лучше после того, как он перестал замыкаться в жалости к себе и стал хоть что-то для себя делать, — с убеждением и несколько гневно проговорила Эриенн. — Милосердием и сочувствием, если довести их до абсурда, можно испортить хорошего человека. Уважение человека к самому себе вырабатывается тогда, когда он видит, какой обильный урожай приносит ему собственный труд. Да, мы должны быть милосердны и добры к менее удачливым, но, помогая им трудиться, мы проявляем бесконечно большее милосердие, чем когда позволяем им опускать руки от жалости к своей доле. Для самоутверждения человека бесценна хорошая, честная работа. К тому же, — не утерпев, добавила Эриенн, — у него остается меньше времени на бесцельное сидение за картами.

Эйвери сверкнул на нее глазами:

— Значит, ты так и не простила меня за то, что я продал тебя с аукциона?

— Мне отвратительна эта продажа, — призналась Эриенн. Оправляя юбки, она слегка улыбнулась: — Но ничего плохого, кроме хорошего, из этого не вышло. Я люблю человека, за которого вышла замуж, и я ношу ребенка…

— Его ли ребенка? — резко спросил Эйвери. — Или же ребенка от того мерзавца, который был у тебя в комнате вчера вечером?

Эриенн удивленно подняла глаза, и сердце у нее в ужасе сжалось.

— О чем вы?

— Я приходил поговорить с тобой, а ты была в комнате с этим дьяволом Ситоном, прямо под носом у мужа. И я слышал, как вы смеялись насчет ребенка. Ты брюхата ублюдком от Ситона, а не от мужа.

Щеки Эриенн запылали. Ей очень хотелось возразить отцу, высказав всю правду, но она понимала, какие будут последствия. Пусть уж лучше отец думает, что она изменяет, чем ставить под угрозу жизнь любимого человека.

— Видишь, тебе нечего возразить! — терзал ее гордость Эйвери, отчасти забавляясь, отчасти злорадствуя. — Ты волочилась за Ситоном и подзалетела с ребеночком. И естественно, ты не собираешься говорить лорду Сэкстону, что семя, которое дало росток, принадлежит не ему.

Эриенн страдала от этого глумления, молча сжав губы, однако внутри ее все кипело.