Зимняя вода

Сначала он обошел дом, все громче выкрикивая имя сына. Дошел до качелей. Никого. Проверил песочницу. Никого. Добежал до кустов, где летом обычно водились ежи. Там тоже никого. Заглянул в сарай — трехколесный велосипед на месте.

Мартин выбежал на дорогу, огляделся по сторонам, но Адама нигде не было видно. Мартин кинулся к деревьям, несколько минут метался между ними, два шага туда, два шага сюда, крик его становился все более напряженным, сердце билось все сильнее. Потом он побежал к морю. Спотыкаясь о корни, поскальзываясь, наступая на камни. Миновал полянку справа, продолжил путь к воде.

На берегу дул ветер, в голове эхом отдавался шум волн, разбивающихся о скалы.

В сознании проносились картинки одна ужаснее другой. Охваченный паникой, Мартин молился, чтобы лицо Адама вдруг появилось там, у мостков, склоненное над плоскими камушками, или вон там, за большим кустом, или за той скалой. Но куда бы ни поворачивался Мартин, всюду было тихо и пусто, Адама нигде не было.

Вместо этого Мартин заметил кое-что у большого камня, который всегда служил им ориентиром — там достаточно глубоко, можно нырять. Вот там-то оно и лежало, поблескивая, словно загадочный плод из другого мира, из враждебной реальности, которая никогда раньше не вторгалась в его измерение, по крайней мере, таким грубым образом.

Красное ведерко Адама плавало в воде у самого берега.

У горизонта золотистая полоска света прорезала плотное грязно-белое одеяло из облаков, как будто кто-то осторожно раздвинул жалюзи и впустил на землю кусочек небесного царства.

Свет отражался в легких барашках на воде между сильными порывами ветра, создавая теплый контраст на фоне разверзающихся темных глубин.

— Вот так будет хорошо, — простонала Майя, с трудом продвигаясь в носовую часть и пытаясь удержать объектив камеры под ровным углом к поверхности воды, так, чтобы ее отражение не попало в кадр.

Вокруг талии она повязала ремень, какие обычно используют альпинисты, а к ремню с помощью карабина прикрепила веревку. Креплением для другого конца веревки и противовесом служил Бекке.

Он сидел, откинувшись, в маленькой лодочке, одетый в рабочую куртку, непромокаемые штаны и высокие резиновые сапоги, было видно, как он наслаждается игрой света на небе, раскинувшемся над ним.

— Я прожил на этом острове всю жизнь, — сказал он. — Но мне никогда не доводилось столько смотреть на небеса.

— Мне тоже, — согласилась Майя. — Правда, я жила в основном среди небоскребов или в лесу.

Она выпрямилась и схватилась за поясницу, потом отложила камеру и потерла окоченевшие руки — чтобы работать с камерой, пришлось надеть перчатки с обрезанными пальцами.

— Черт, ну и холодина, — сказала она.

— Иди сюда, — произнес он и потянулся к ней.

Она положила руки на его ладони, и он начал согревать ее замерзшие пальцы своим дыханием.

— Это небо меняется, потому вода и выглядит каждый день по-разному, — продолжала она.

— Только из-за этого? Из-за неба?

— Ну и от ветра, конечно. Может быть, влияют и частички в воде. Но в основном небо.

— Я, собственно, никогда и не замечал, что вода как-то меняется. Пока не увидел твои фотографии, — сказал Бекке.

* * *

Они были знакомы всего несколько месяцев. Она ехала на акупунктуру лечить травмированный на теннисе локоть, заплутала и тут увидела его в саду — саду, заваленном, как ей показалось, всяким металлоломом. Он жег в бочке ветки и листья, а она высунулась из машины и спросила, не знает ли он, где находится улица Смарагдвэген.

— Это совсем другая часть острова, — сказал он, снимая перчатки. Она видела, как изо рта у него вырывается пар, смешиваясь с дымом из бочки.

— Вот черт, — вырвалось у нее. — Значит, я уже не успею.

Тогда он пригласил ее на чашечку кофе в свое ателье, оборудованное в старом фургоне, где повсюду лежали эскизы и модели, а также стояли два потертых кресла, в которых они и устроились.

Оказалось, что Бенгт-Оке, или Бекке, работает скульптором, а ржавые металлические конструкции в его саду — материал для нового проекта, скульптуры, которую должны были установить на площади в одном небольшом шведском городке.

Потом она позвала его к себе с ответным визитом, и они начали встречаться регулярно. Она даже мельком познакомилась с его сыном Йокке, длинноволосым зоозащитником, который был плодом мимолетной связи, случившейся двадцать лет назад, и теперь жил в коллективе единомышленников за городом, недалеко от Гетеборга. Бекке обычно говорил о сыне и его образе жизни с легкой иронией, но Майя сразу поняла, что в последнее время он сблизился с сыном, хотя пока тот был маленьким, он не принимал в жизни мальчика большого участия. Теперь у них, кроме друг друга, никого не осталось. Мать Йокке, которая вырастила сына одна, умерла от рака несколько лет назад, а Бекке так и не женился — может быть, конечно, у него и были с кем-нибудь серьезные отношения, но Майе он о них никогда не рассказывал. Они вообще редко говорили о прошлом, впрочем, и о будущем тоже, Майе так было комфортнее.